Зарисовки из зоны АТО

Я как-то писала, что жизнь в ЛНР –это сюрреализм, когнитивный диссонанс, пердимонокль и оксюморон в одном флаконе. Не верите?!

Летняя площадка, когда-то ошеломлявшего выбором пива магазина "Пивной рай". За столиками редкие посетители. По кованным решеткам, обрамляющим площадку, вьются голубые колокольчики ипомеи или, как их здесь называют, вьюнков. Ярко-голубые, колышутся на ветру, как маленькие кусочки неба, клубятся, спадая к низу узора синим водопадом.

Внизу решетки из декоративного кирпича выложен многоярусный цветник. Низ заполнен разноцветным морем петуний, посреди которых улыбаются солнцу ярко-желтые шапки подсолнухов.

В глубине площадки, за тихим гулом кондиционера, из динамика доносится мягкое и обволакивающее "Я піду в далекі гори, на широкі полонини"....

За столиками, повесив на стулья автоматы, сидят почерневшие и уставшие от войны люди. Их темно-зеленая камуфлированная одежда изредка прерывается выгоревшими оранжево-черными или триколорными лентами. Откинувшись на спинки стульев, они пьют из узких запотевших бутылок "Львівське світле 1715"…
 

Оксюморон зоны АТО

Каждая поездка в город - это прыжок в неизвестность. Зачастую, ты не знаешь, что тебя ждет: изумление, разочарование, страх, радость или ужас встречи. Чувствуешь себя, как охотник, идущей по тундре в густом тумане. Вроде бы и местность знакомая, и чего ожидать не знаешь.

Выходя по обычным делам, можешь встретить или попасть… ну, до Чеширского кота мы еще не докатились, а вот танк, ждущий на светофоре зеленый, это мы наблюдали.

Ну, танки и другая гремящая техника у нас в городе, слава Богу, рассосались в неизвестном мне направлении (что не может не радовать), а необычные вещи остались.

В автобус заходит военный. Скажем толерантно, судя по шевронам, имеющий отношение к нашей Луганской головной боли. Здоровается. Извиняясь, просит у водителя довезти бесплатно. Получая утвердительный ответ водителя, присаживается. 

К автобусу подходит бабулька с баулами. Бабулька пытается втянуть на ступеньки сумки и тачку-кравчучку, в городе нет воды и все тянут домой воду в бутылочках, баночках, баках. В автобусе полно молодежи, шахтеры не спеша беседуют о проблемах сигарет и зарплаты. К бабульке на помощь вскочил только один человек. Военный. Втянул сумку, тачку, бабульку и усадил ее на свое место. Еще раз уточнил у шофера, может ли он проехать бесплатно, ведь в автобусе бабулька-льготник. 

Реакции у окружающих - ноль. У меня культурно-военный шок. Задумываюсь о Стокгольмском синдроме. 
Едем. Возле меня освобождается место и, после, позвольте, утвердительного кивка, он присаживается рядом.

Через пару остановок начинаются квартали. Город. На остановке входит женщина лет 45-ти и, обведя взглядом автобус, упирается взглядом в военного. В принципе, мы определяем слово "военный" здесь, в зоне, так: камуфляж, даже если без оружия, любая ленточк/шеврон, значит, военный. Наличие танка/автомата, при этом, уже необязательно. 

- О, ополчение, а я к вам, - и грубо расталкивая стоящих пассажиров, мадам начинает пробираться к сидящему. Он, как мне показалось, узнал ее, так как взгляд его потух, а сам он скукожился.

Ничего себе, перепуг, скорее всего теща или родня, - подумала я. Просто реакция, знаете ли, заметная.

- Так, вы почему на мою жалобу не отреагировали, - начала орать, не стесняясь присутствующих, бабенка, -я вам список, кого расстрелять давала? Давала. Почему ходят еще? - вопрошала реинкарнация Сталина, -вот, любовница моего мужа не расстрелянная, и Витька из второй квартиры, он машину от вас прячет, а Ирка, что парфюмерией торгует, она олигарх, почему не расстреляли? А я вам новый список везу, -продолжала орать выброшенная из сталинской реальности.

В автобусе стояла ополоумевшая тишина. Народ переваривал услышанное, пытаясь осознать и, возможно, примерить к себе. Мало ли, кто в любовницах, и парфюмерией торгует, а о спрятанных авто я вообще помолчу. 

Военный сидел, понурив голову и плечи и потупив взгляд. Как раз автобус остановился и выходящие чуть отжали орущую с ее расстрельными списками.

- Господи, как они нас задолбали, - сказал военный, то ли мне, то ли кому-то далекому и невидимому. Я повернулась к нему. Все же мне. – Понимаете, мы сейчас фактически выполняем роль милиции в городе, -продолжил он, - Ну, дебоширов ловим или кто за рулем пьяный. Вот, две банды задержали, что машины угоняли и предпринимателей грабили. Ну, нет власти в городе. Так хоть как-то так, - почему-то оправдывался он устало. - Так, представляете, вот таких, с прошениями расстрелять соседей, родню, мужа, жену, человек двадцать в день приходит. Сил нет. Есть, как эта, настойчивые.

Я не знала, что ему сказать, так как на меня тоже писали доносы и соседи, и близкие люди. Я уже несколько раз и показания давала, и оправдывалась, и ругалась. Вспоминали старые грехи, мол, а помнишь "ты с меня алименты взыскала" или "моей сестре помогала родительский дом делить, а я себе хотел все забрать". Все это страшно и тупо. Так как ни объяснить, ни побороть это невозможно. Это в крови, это прививка совка, как льгота, халява, гречка за кандидата.

- Это ваши граждане, вы создали государство, стали воевать, ввели военные порядки, и вот, граждане приняли правила игры, - парировала я.

- Да нет, девушка, вы ошибаетесь, -те, кто создал этот бардак, награбили и в кусты, а мы, последние романтики города, пытаемся сохранить мир, порядок, город. Вы заметили, в городе нет военных, танков, пушек?

Вот это да! Вот, после всего, после ГРАДОВ с соседнего государства, грабежей, допросов, доносов, отжимов машин, расстрела, суда, услышать о "последних романтиках города" я была не готова. Но с отсутствием в эту неделю танков в городе частично согласилась. Как-то за последние дни город даже не узнать. Если бы не провывающая по трассе техника из дружелюбного гуманитарно обогащенного государства,то мир фактически стал реальностью. Дети появились, бегают, играют, мамы к школе готовятся, бабульки на скамейках, скоро открытие парка в городе, фонтан, правда, еще без воды, но построили.

- Да мы просто всех казаков, бандитов заезжих, любителей грабить да пострелять выгнали из города.

Я кивнула на его форму, - но вы же тоже военные.

- Ну, не совсем - не согласился он, - кто нас называет ополчение, кто - самооборона города. Я по окопам не бегал. Я раньше в ВГСЧ работал. Теперь, вот, город охраняю. Мародерства много. Грабежей. Еле устаканили, - вздохнул он, - вот муку привезли, соль, сахар. Можете идти на рынок, - заулыбался.

Я сказала "спасибо". К нам вернулась орущая со списками. Он, молча, взял. Пообещал разобраться. Она поорала, что пойдет к начальству, и вышла на остановке, видно, трепать нервы пенсионному фонду.

Сидевший чуть впереди мужчина повернулся к военному :

- А вы вот таких как-то записываете, может их усыплять или куда-то сдавать надо. Из-за этого полоумия и война началась. Они то расстрелять, то захватить. А вообще, за то, что не стреляете, спасибо, но и вы уехали бы из города, вообще б хорошо было. А по спискам, как ездите? Конкурента устранить надо, - уже с усмешкой договорил он.

Автобус хором поддержал, мол, таких расстреливать надо… И стрелять не надо. И уезжайте. Устали от всех военных уже конкретно.

Военный устал от такого диалога еще больше. Видно, само слово "расстрел" действовало на него угнетающе. 

Странный военный, - подумала я, - как будто уставший от войны, как-будто бегущий от нее. Хотя, наверное, мы все здесь устали.
 
Когда я написала "Дрожь земли" и "Ангелы любви", я подсознательно чувствовала, что приближается то неописуемое, волнующее чувство финиша, когда ты уже не можешь бежать, но выбитые тобою искры запустили необратимый механизм движения, и ты уже летишь к заветной ленточке, подталкиваемый ветром, желанием, энергией, верой. 

Я не верю в мистику. В последних романтиков не верю. Но очень верю в силу земли. И в силу желаний. Еще верю в веру души, силу людей. В любовь верю. И пусть тут свои у каждого свои, я думаю, может желание жить, не разрушать, будет сильнее. Когда много людей желают мира, будет мир. Может правда война заканчивается? Пусть это будут последние дни , "холодного" лета 2014 года.