Одиночный

Война меняет понятия, делает обычным необычное и нереальное обыденным. Смех в маршрутке или музыка в кафе - это необычное, может удивить, напугать, обращает на себя внимание, настораживает. Выстрелы - это обычное, это просто заставляет прислушаться, чтобы определить источник угрозы и координаты боя. 
 
На тот выстрел днем, в жару, хоть и раздавшийся почти под боком, по-соседски, никто не обратил внимания. Прислушались, одиночный. И углубились в дела. Мало, ли… 

Сейчас оружия в каждом доме полно, с войны на побывку приходят местные, загорелые защитники своей Родины. Хвастаются трофеями, рассказывают о победах над американскими наемниками, зомбированными украми. Иногда стреляют при этом от пьяни, от скуки, чтобы показать значимость или похвастаться меткостью.

Здесь война спит в домах принесенными трофеями, она уснула в полях пригревшимися в земле минами, змеится растяжками в степи и посадках. Ее позвали и она пришла, затаилась, как серая, степная гадюка между камней, и ждет свою жертву. 

И когда прохладными вечерами бравые ребята рассказывают о подвигах, благодарные слушатели млеют от красочно описанных ужасов войны, проникаются восхищением к героям, одаряют их восторгом, сигаретами и выпивкой, а менее благодарные молча отскрипываются зубами, глотая боль, отчаяние и обреченность, расходятся, опустив плечи.

…За выстрелом, минут через пять, крик. Грубый, холодный, даже не крик, хрип разорванной глотки, души. Какой-то металлически остервенелый. И снова выстрелы, теперь автомат.

Рядом, как же рядом. Забиться в дом. Поскорее. Закрыть наглухо двери, окна. Черт, как же они замахали, а! Опять разборки, что-ли?! Выяснять не хотелось. Не то время. 

Так повторялось около часа: крик, вой, очередь, крик, вой, очередь. Как будто кто–то рассказывал миру о чем-то своем, нахрипевшем в душе. После получасового затишья мы вышли из домов. Первое, что пришло в голову, - закончились патроны.

В ворота постучали, позвали. Соседи. Встревоженные. Значит - беда.

За двадцать домов от меня, за поворотом, на соседнем проулке, остывая в полуденном зное, лежал, распластавшись под буйными, давно не стриженными виноградными лозами, четырнадцатилетний мальчишка, сын соседа, еще вчера хваставшегося военными доблестями и трофеями, который играя отцовским пистолетом, выстрелил в себя, случайно…

...Несколько лет назад на соседней улице появились новые жильцы. Она - высокая, скулистая, ширококостная, вечно угрюмая, на вид глубоко за сорок, но, как потом оказалось, на десяток лет моложе. Он - тоже высокий, кремезный, мускулистый, спортивный. И мальчишка, сын, худенький, резвый. Нормальная семья, шахтерская. 

Улицы у нас тихие. Дети привыкли играть дружной стайкой, свободно, не боясь. Были конечно шумные споры и детские обиды, но все это прекращалось с твердой позиции мам и пап - соседи не ругаются. 

После появления новоселов, улицы, куда выходили заборы их двора, превратились в ад. Мальчишка как-то не влился в сборноуличный детский коллектив, стал задирать младших, а любимое развлечение было - стрелять по детям и животным из рогатки, сидя на своем заборе. 

Чем больше делали замечаний его родителям и мальчику, тем сильнее и серьезнее у мальчика появлялись игрушки: арбалет, пращ, пистолет с металлическими пульками, и тем больше синяков и травм было у детей, и тем больше погибало маленьких четырехлапых любимцев. 

Улицы погрязли в скандалах. На каждый выпад родители мальчика отвечали дракой, бранью, покупкой нового оружия и поощрением малыша. Это называлось - растить мужчину. 

Детей перестали выпускать из дому. Их родственник - работник милиции в соседнем городе, просто стирал в прах все заявления от родителей. Второй родственник - прокурор, живущий в соседней области, просто устраивал травлю жалобщиков через место их работы. 

Они, заботливые и любящие своего сына родители, смеялись, глядя на раненных детей, презирали их слезы, когда они плакали над трупиками своих друзей, подбадривали сына, охотившегося за дичью. Дичью для них был любой, кто проходил возле их двора…
 
Когда началась война, вместе с шахтным ополчением, он ушел на войну. Оказалось, он реестровый казак, родился в России, где-то на Кубани, потом его родители переехали в Украину, на Донбасс, и, вот, он, гражданин Украины, пошел воевать против своей страны.

Спросить бы, за что: дом полная чаща, хороший внедорожник, мальчик учился в элитном лицее, он получал высокую зарплату, да еще, будучи при начальстве, начислял себе пару зарплат за мертвых душ (это самый распространенный заработок среди начальства шахт).

Но почему-то та Родина оказалась слаще этой. Потом на улице заговорили, что он и не войне, а так, отжимает, грабит, потом заговорили о налете на инкассаторов, а его жена уехала в Египет. Потом, он пришел героем, и даже полковником, рассказывал, как он убивал, пытал, закапывал пленных еще живыми в траншеи и танцевал на них танком, кроша в месиво плоть и землю. Потом он показывал трофейное оружие. Потом прозвучал одиночный выстрел…

...Услышав выстрел, он выбежал из гаража, и дальше, до тела, он уже полз на коленях, хрипя и стреляя вокруг себя из автомата, как будто отгоняя смерть. 

Говорят, он хотел застрелиться, но выстрелил все патроны. Он не выпускал из рук автомат. Так его и забрали его же товарищи, приехавшие на вызов соседей. Милиция у нас не приезжает, приезжают те, кто раздал оружие и рассказал своим друзьям о мечте, о синей птице, которая принесет счастье вместе с северо-восточным ветром. Они просто забыли сказать, что этот ветер груб и приносит холод и смерть. 

…Война! Если ты позвал ее, открыл ей двери в свой дом, получил наслаждение, убивая ради игры, наживы или мести, ты ее. Навсегда!
 
Разрушив чью-то судьбу, похитив чью-то Родину, ты получаешь благодарственную отметину: теперь, ты - носитель гена войны, ты - ее легионер, ты - ее раб. Она окутывает тебя своим пороховым шлейфом, защелкивает на твоих руках кровавые наручники из чьих-то, забранных тобою жизней, она намертво входит в твою судьбу, сон, дом, она больше не оставляет тебя ни на минуту, она - твоя сестра, жена, тень; она дает тебе наслаждение победой и опьяняет тебя всемогуществом. Ты - раб войны, царствующий над своею жертвой, помни, что война заберет у тебя в тысячи раз больше, чем забрал ты сам…