«Дракула» от BBC: объяснение концовки

Как это всегда бывает, все ответы содержатся в тексте, и если внимательно «прочитать» его, вопросов не останется, или, по крайней мере, их станет намного меньше.


Что ж, давайте смотреть. Что произошло с точки зрения фабулы?


И тут мы встречаемся с первой трудностью. С какого момента считать?


Я считаю с первой серии, так как мне представляется, что весь этот фильм является целостным произведением с единым сюжетом, в значительной степени нелинейным, поэтому если мы хотим понять, что произошло в третьей серии, начинать нужно с начала.


И как ни парадоксально, только так можно ответить еще на один вопрос, имеющий ключевое значение для понимания финала и всего фильма в целом.


Да, я думаю, вы догадались какой.


Кто такая Зои ван Хельсинг?


Когда я смотрела «Дракулу» в первый раз, я никак не могла определить ее место в сюжете. Будучи привычной к запутанным нарративам Моффата, в какой-то момент я просто приняла, что Зои – персонаж, который некоторым образом «отражает» в истории двадцать первого века Агату ван Хельсинг, и переключилась на другое.


И ошиблась. Потому что Зои ван Хельсинг важна, и персонаж она вовсе не проходной, хотя все, кто говорит, что героиня картонная и не имеет никакого внутреннего наполнения, отчасти правы, и это самое интересное. Мы вернемся к этому позже. Пока отметим, что Зои ван Хельсинг имеет значение и без нее этой истории не было бы.


Еще одна вещь, без которой ни фильм, ни его финал невозможно понять, – символический и архетипический уровень.


Любой опытный филолог и интерпретатор скажет вам, что в основе хорошей истории всегда лежат один или несколько архетипических сюжетов. Чаще всего это сказочные сюжеты, просто потому, что сказка – это базовый нарратив, то, с чего, возможно, и началось искусство рассказывания как таковое. По Юнгу, актуальность и живучесть этих сюжетов обусловлена тем, что они отражают своего рода априорные формы, заложенные в человеческой психике и позволяющие ей познавать мир и самое себя. Поэтому если мы хотим понять, про что история, нам нужно определить ее базовый сюжет.


Моффат и Гэтисс начинают свой текст как «вампирскую историю», а любая «вампирская история» – это прежде всего сюжет о красавице и чудовище. В отличие от того же «Дракулы» Ф. Ф. Копполы, в роли красавицы здесь выступают не соблазняемые девушки и «дама в беде», а классический антагонист Дракулы – доктор ван Хельсинг. Само по себе красивое и изящное решение – превратить историю об охотнике на вампиров и Дракуле в историю красавицы и чудовища, перевернув одновременно обе и обе раскрыв по-новому. Но это еще не все.


Потому что, присмотревшись внимательнее, мы можем увидеть в этой истории еще один архетип.


Вернемся к Зои ван Хельсинг.


Я уже писала однажды, что в «Дракуле» Моффата и Гэтисса очень важна структура. Эта история построена на похожих сценах, парных героях, на параллелях и отражениях. Не случайно один из основных мотивов фильма – зеркало, он повторяется постоянно, и работает не только как отсылка к традиционному изображению вампиров в поп-культуре – как монстров, не отражающихся в зеркалах, – или сюжетный элемент, демонстрирующий внутренний мир Дракулы и его отношения с самим собой, но и как организующая матрица всего текста в целом.


С учетом того, что фильм построен на отражениях, а третья часть вообще представляет собой своеобразное транспонирование истории в двадцать первый век, логично считать, что Зои является отражением Агаты.


Это очевидным образом решено на формальном уровне: не только в имени героини и через ее родство с самой Агатой, но и в более сложных деталях, вплоть до нюансов, – как почти сразу замечает Дракула, Зои в некотором роде больше монашка, чем сама Агата – у нее нет семьи, нет друзей, нет детей, она ни с кем не общается и как бы стоит в стороне от жизни.


И тогда это красавица и чудовище.


Так мы думаем, когда впервые встречаем ее, и так думает Дракула, до того, как подходит ближе, убеждается, что Зои не узнает его, и видит имя на бейдже. И дальше включается совершенно изумительный квест, который меняет все и опять переворачивает историю с ног на голову.


Что самое потрясающее в таких фильмах, – в них нет жесткого разделения на буквальный, фабульный, и символический уровень, – когда смотришь и «читаешь», приходится постоянно двигаться от одного к другому. И из-за этого иногда в первый раз пропускаешь то, что лежит на поверхности.


Понимаете, в чем дело, – Агата для него важна. Он не знает почему, не думает об этом и вряд ли вообще отдает себе в этом отчет. Но в те несколько минут, что Зои и Дракула разговаривают на берегу, он очевидно несколько раз, и очень упорно, разными способами спрашивает ее, точно ли она не Агата. Сначала прямо, – назвав именем Агаты. Затем, – затеяв шоу с камерой и показательно застрелив девушку-наемницу. И наконец, схватив Зои в охапку и требуя, чтобы она ему улыбнулась, – угрожая ей пистолетом. Я могу ошибаться, но мне кажется, что именно когда она ответила «нет», у него появилась надежда.


Отобрав у Зои бейдж, Дракула сбегает и начинает свой путь в двадцать первом веке, – путь, который приводит его в дом на окраине, где его вновь настигает Зои, и где он впервые пробует понять, кто она такая. Пробует, как это с ним обычно бывает, в буквальном смысле.


Вывод, – после нескольких неприятных минут и путешествия в ящике, – Зои все-таки не Агата. Но кровь имеет значение, ее пути сложны и таинственны, и могут привести дальше, чем способен представить даже самый продвинутый ученый из фонда, занимающегося исследованием вампиров.


После эпизода в центре Джонатана Харкера многие зрители, и я в том числе, задались вопросом, зачем Дракула дал Зои свою кровь?


Вопрос неправильный. Правильный вопрос – зачем он написал ей письмо?


Дать или не дать свою кровь, у Дракулы выбора не было, – если бы он отказался, Зои приказала бы открыть крышу изолятора, и, по его собственному убеждению, Дракулу бы сожгло дотла. А вот как ее дать и с каким посылом, у него выбор был, и он использовал его на полную.


Это очень в духе Дракулы – не только дать противнику свою кровь, но соблазнить, сбить с толку и заставить эту кровь работать на себя, обратив поражение в победу. «Я военный стратег с пятисотлетним опытом» – помните?


Но чего он хотел добиться?


Я поняла это, только когда смотрела фильм третий или четвертый раз. Когда первые эмоции схлынули, и я смогла увидеть мелкие детали.


Смотрите: Дракула выходит из воды в двадцать первом веке, видит женщину, похожую на Агату, принимает ее за Агату, но выясняет, что это не она. Но эта женщина, вместе с тем, ведет себя и внешне относится к нему, как Агата: преследует, пытаясь остановить, действует дерзко и агрессивно, она даже провоцирует его похожим образом. Только там, где у Агаты кровь из надреза на руке, у Зои – солнечные лучи, проникающие сквозь крышу. В обоих случаях для того, чтобы воздействовать на Дракулу, используется его природная слабость, и в обоих случаях это срабатывает. Он не мог этого не заметить. В чем-чем, а в уме ему не откажешь.


В какой-то момент, – после попытки укусить Зои, – Дракула понимает, что хотя перед ним не Агата, здесь все же что-то не так. И дело совсем не в смертельной болезни, не в том, что Зои построила свою жизнь вокруг поисков четырехсотлетнего вампира и фактически не живет, а выполняет какой-то бессмысленный ритуал, а в том, что так не бывает.


Не в смысле, что люди не отгораживаются от других, заболев раком, а в том смысле, что зрители, ругавшие героиню, правы: на этом этапе она слишком робот.


В этом моменте два вопроса – «кто такая Зои?» и «что он делает?» – сливаются в один и получают один и тот же ответ.


Он хочет разбудить Агату.


Поскольку интуитивно он догадался, что Зои – как, появившись в конце третьей серии, скажет сама Агата, – это плоть, оболочка, – тогда как Агата – дух. Потому Зои и кажется такой искусственной. Плоть не живет без духа. Она может только ждать. Брошенная Зои мимоходом фраза о том, что она столь же рада появлению Дракулы, как был бы папа Римский, явись перед ним Иисус, – больше, чем грустная ирония, – это прямая констатация. Папа Римский – посредник, тот, к кому обращаются, когда хотят говорить с Богом. Если Бог явится в мир собственной персоной, потребность в посреднике отпадет.


Дракула прибыл в двадцать первый век в ящике, и Агата тоже. Просто ее ящик ходит на двух ногах.


И так же, как для того, чтобы проснулся Дракула, понадобилась чужая кровь, понадобилась чужая кровь, чтобы разбудить Агату. Это две параллельные сцены, они одинаковые структурно и одинаково сняты. Когда Зои просыпается в поле (в поле, да, не думали, почему она не проснулась в лаборатории или у себя дома? в таких текстах не бывает случайностей) после того, как выпила кровь Дракулы, исчезают последние сомнения: это история о спящей красавице.


Итак, Зои – это тело, «транспорт» для Агаты, которая отправилась вместе с Дракулой в двадцать первый век. (Здесь еще и отсылка к «Шерлоку», совершенно очаровательная). И после того, как это становится ясно, начинается невероятно красивая история взаимодействия-узнавания, которая в конце концов приведет героев к финалу.


Он ведь не знал точно. Он надеялся, предполагал, что она не отправит кровь в лабораторию на исследования, поставил на ее неуверенность, на силу своего обаяния и ее безумную надежду на то, что кровь вампира сумеет ее излечить. Все время следил за ней, пробовал почву, через Рэнфилда интересовался делами фонда, – он оказался настолько несдержан, что адвокат в открытую назвал Зои «его девушкой», – и в сцене, где Рэнфилд неуклюже пытается утешить его, непонятно, на кого Дракула зол больше – на Рэнфилда или на самого себя.


Но ее нет. Она не приходит, она им не интересуется, она, похоже, вообще забыла о нем.


И вдруг она появляется. Вместе с молодым человеком, влюбленным в Люси Вестенра, ни с того ни с сего возникает на пороге его дома – и ведет себя в точности, как Агата.


Только он уже потерял надежду. Он лишь ходит туда-сюда и рычит, как недовольный зверь. Когда раздается звонок Люси, и Зои пытается поддержать перепуганного Джека, Дракула реагирует на ее слова о вере, но не слишком концентрируется на них. И только когда она сначала бросает будто бы невзначай «я – старый друг», – имея в виду, как ей кажется, как всем нам кажется, Джека, но на самом деле, разумеется, не только его, – и предлагает Люси сделать селфи, заметив ее – и свою – реакцию на поцелуй Люси и Джека, он начинает наконец понимать.


Его взгляд, обращенный к Зои в этот момент, и ее недоверчивый взгляд в ответ – безмолвный диалог, в котором сложилось все. Думаю, именно тогда он понял, что именно с ним происходит, что происходило с ним с самого начала, и чего он хочет теперь. Пусть она этого все еще не понимает.


Следующая сцена окончательно снимает маски. Бедный Джек Сьюард оказывается лишним, – лишним настолько, что его буквально выталкивают за дверь, в один голос приказывая не мешать.


И разыгрывается финальный акт.


Сейчас, когда они остались одни, и когда нет больше необходимости делать вид, что причина их пребывания здесь в чем-то другом, кроме как в них самих, поразительным образом роли меняются.


Агата по-прежнему ведет, она все так же упряма, напориста и активна, она поняла, как ей кажется, самое главное, – и с гордостью демонстрирует это ему. И это работает – у него происходит катарсис.


Кто бы еще объяснил ей, откуда эта гордость взялась.


Все силы Агаты уходят на прочувствованную речь, и дальше ей остается только сесть и умереть.


И тут у большинства зрителей возникает вопрос – что сделал Дракула и почему он сделал именно то, что сделал?


Все ответы – в последней сцене.


Перевод – искусство компромисса, поэтому смотреть ее лучше на английском.


Он там все говорит прямым текстом.


Вспомним их диалог.


– This isn`t real. This is a dream.


– Of course, it is.


– You`re drinking my blood. But my blood is deadly to you.


– Yes.


– So you`ll die.


– So will you. After all this time, did you think, I`d let it hurt?


Понимаете, она устала, ей больно. Ей страшно. Она несколько месяцев оставалась с этим один на один. Она была готова уйти одна. И что-то в ней отчаянно сопротивлялось этому. Она бросилась к Дракуле отчасти для того, чтобы азартом боя заглушить тот страх, что жил в ней самой. Абсолютно нормальный страх живого существа, которое боится смерти.


И тут следующий вопрос: если Дракула, испытав катарсис и поняв, что в этой жизни получил все, что мог, решил, что готов уйти, что мешало ему сделать это каким угодно способом? Вампира сложно убить, но при желании нетрудно найти возможности. В конце концов, попросил бы Джека. Думаю, тот бы не отказал ему. Но он выбрал уйти вместе с Агатой.


Потому что ей нужен был проводник.


И потому, что ему проводник тоже был нужен, и он теперь мог себе в этом признаться. Как и в том, почему он выбрал для них именно такой сон.


Еще раз повторю: я нарочно привела их диалог в английском варианте, потому что в нем видны все нюансы разговора. В русском переводе утрачен двойной смысл.


– This isn`t real. This is a dream.


– Of course, it is.


«– Это не настоящее (это не реально). Это сон (это фантазия/мечта).


– Разумеется, да./Разумеется, нет.


Прелесть английского текста в том, что в нем до конца не понятно, ответом на какую фразу являются слова of course, it is.


Вернее, понятно, что они являются ответом на обе.


After all this time, did you think, I`d let it hurt?


И эти слова – тоже ответ сразу на два вопроса.


You`re drinking my blood – и следующий, подразумеваемый под словами so you`ll die.


«Ты пьешь мою кровь?», что равно «Ты убиваешь меня?», и «Ты умрешь – как ты решился?».


«После всех этих лет (после всего этого времени/после всего, что мы пережили), неужели ты думала, я допущу, чтобы тебе было больно?».


«После всех этих лет, неужели ты думала, я оставлю тебя одну?».


Эта сцена полностью параллельна той, где Дракула в первый раз кусает Зои, и она, оказавшись в его голове, спрашивает напрямую: You`re killing me? («Вы убиваете меня?»). Тогда он отвечает: It doesn`t have to hurt. В буквальном переводе – «это не обязательно должно быть больно» или «больно быть не должно».


В английском языке важна интонация и контекст, поэтому, учитывая издевательскую улыбку, с которой он произносит это, я перевела бы скорее – «не трепыхайся, ты делаешь себе больно».


То, что он делает в доме у незадачливого абъюзера Боба, – убийство, то, что в своем собственном, – эвтаназия.


И еще один важный момент. Два последних вопроса, остающихся обычно у зрителей, которые обсуждают этот эпизод и финал фильма.


Первый: они умерли?


На него ответить проще всего. Да, они умерли. Их путь закончился, история завершена, и им пришло время двигаться дальше.


И второй – то, что произошло в финале, то, что Дракула и Агата занимаются любовью, и о чем, собственно, она спрашивает Дракулу, – это по-настоящему или нет?


И он ей отвечает. Их диалог по смыслу почти полностью повторяет диалог героев одной всем хорошо известной книги.


«– Скажите мне напоследок, – сказал Гарри, – это все правда? Или это происходит у меня в голове?


Дамблдор улыбнулся ему сияющей улыбкой, и голос его прозвучал в ушах Гарри громко и отчетливо, хотя светлый туман уже окутывал фигуру старика, размывая очертания.


– Конечно, это происходит у тебя в голове, Гарри, но кто сказал тебе, что поэтому оно не должно быть правдой?».


Примечание: в качестве иллюстраций использованы изображения из фильмов «Дракула Брэма Стокера» Ф. Ф. Копполы и «Дракула» (BBC).