АТОшные парикмахеры

Поселок наш в мирное время тихий, спокойный и ни чем не примечательный. Улицы выходят в степь, а возле каждого двора - лужайка, размером с небольшое футбольное поле, как мы смеемся, мечта американца. Отдельно на лужайках - ухоженные клумбы, остальное - степное разнотравье: васильки, чабрец, тимьян, пыжма, деревий (тысячелистник), клевер да пырей. Детворе раздолье, играй-не хочу. Почти возле каждого двора: песочницы, качели самодельные, скамейки. 

Центральную улицу огораживает от дороги аллея из каштанов, рябин и золотистых райских яблочек. Как бы случайно, раскинулись водопады плакучих ив, резные витражи кленов и свечи пирамидальных тополей. Все подстрижено, ухожено, через двор в атрибуте хозяев сенокосилка, которая здесь вполне заменяет газонокосилку, и на лужайках ровно, и трава хозяйству.

У кого такого добра в хозяйстве нет, или старики живут, тем лужайку обязательно подстригут соседи. Хозяюшки сами белят бордюр, каждая возле своего двора. У нас на поселке нет ни зарослей, ни будяков, ни амброзии, ну, только если в поле. К любому празднику- генеральная уборка, все стригут лужайки, белят, метут, подстригают кусты, деревья. 

Решили и наши деды привести себя в порядок к празднику. У нас, 24 августа, в поселке через двор народыны, так называют дни рождения, и, не смотря на политическую ситуацию, опять же, в стране праздник, чем не повод, чтобы посидеть возле двора за чаем с вареньем из райских яблок, домашней наливочкой, разговором, доминошкой. 

Иван Антонович, Петр Иванович, Илья Петрович, и Борис Борисыч отмечать праздник и день рождения Борисыча начали в его мастерской чуть заранее, ну, чтобы организм подготовить, так сказать, разогреть. В самый разгар разогреву Иван Антонович запереживал, что, мол, не все в порядке, газоны-то постригли, бордюр подвели, хаты намарафетили, а сами, сами не стрижены.

- И ото шо мы будэмо, як казаки в папахах, тока заместо папахи, шевелюра, – переживал Антонович.

Деды приуныли, нехорошо. Не порядок. Но была проблема, пенсию у нас уже два месяца, как не платят, то ж не до марафетов. 

- Та это ж в город ехать, гроши, раз. До парихмахтера идти, гроши, два. Назад їхать, гроши, три, - посчитал Илья Петрович.

- Да шо там стричься, - потянулся, разминая кисти рук, Борис Борисыч. Он у нас на поселке на все руки мастер. Что поломалось, там, забарахлило из техники, все к нему бегут. - Он у меня онучка стрижет, я видел как. Да, шо там стричь, шо мы сами не справимся, шо руки у нас не туда встромлены? - продолжил он геройски, - А, сидай, щас такой газон подстрежем. Нагазоню по полной! 

Деды уже чуть разогретые домашними разносолами и наливочкой, так сказать, находящиеся в состоянии готовности к подвигу, махнули рукой, - а давай! Негоже нормальному мужику ходить, як ото з прикордоння приходять: папаха, переходящая в бороду, а то и в шашку, таке, недорозумення з кустив вылазить, и не понимаешь, де у нього та борода начинается, а де заканчивается, собаки уже заикаються. 

Не, ну правда, - размышляла пенсия, - Борисыч, он в технике толк знает и газон у него самый ровный, и, опять же, настойка у Борисыча знатная, на диком шиповнике, чабреце, золототысячнике и райских яблочках. Есть еще, правда, какой-то ингредиент, что придает ей какой-то пряно-пикантный привкус, но он, зараза, улыбается, и никому не говорит. Мол, секрет фирмы. 

Нет, вы не подумайте, тут не гонят самогоны на продажу, не пьют, чтобы до зеленых чертей, их у нас, в смысле чертей, он, в посадках и на трезвую тьма тьмущая бродит, еле отвадили.

Настойка - это особенный вид спиртного искусства. Кто ее на дубовых почках настаивает, кто на чабреце, кто на смеси из трав да ягод делает. Рецепт-то скажут, но изюминку нет, а потом с ехидцей будут спрашивать, мол, ну как, получилась, ан, нет. И, пробуя, вздыхать, твоя хороша, но у меня запах не такой, нотки не те, да, мол, не дотянула. Но речь не о наливочке, а об ее последствиях.

Деды, посовещавшись, решили - стрижке быть. Борисыч плохого, не посоветует, и, дык, чего же, сено да лужайку, мол, стрижет, а нас не сможет. 

- Не, ну а шо, шо там стричь, раз чикнул, два чикнул, а гроши взял. Да мы щас тут таку парихмахтерску откроем, бабы к нам бегать будут, как у салон, - подытожила взбодренная пенсия и обустроила красоту на дому: табуретку, простынь, чтобы застилать клиента, машинку для стрижки волос, ножницы, бритву и расческу и одеколон. 

Хотя Петро Иванович был против запахов:

- Ото зря, це вже якыйсь бабський пшик, у Борисыча така настоянка, шо лучше ею пшикаться, запах по приятнее будет. 

И понеслась. Все, как в лучших домах Лондона и Парижа. Даже лучше: мастер ножницами взмахнет, постоит, посмотрит, оценит, наливочку поднесет, и огурчик на вилочке клиенту ко рту, и опять ножницы щелкают, вокруг головы летают, как самолеты по приграничью, и ароматы витают, и все удобства и закусочка, и одеколоном после стрижки, пшик. Красота. 

Деды разошлись не на шутку, подзадоривают друг друга и Борисыча, названия салону красоты подбирают, и, мол, мечтают, что женщинам в поселке бесплатные стрижки да укладки можно сорганизовать, ну, если только за наливочку и пирожки, ну, еще можно за блинчики Клавдии Ивановны, у нее самые вкусные и тонкие блинчики на поселке. Она всегда на Масленицу на всех печет. 

Расходились уже за полночь, довольные, убаюканные наливочкой, уложенные, наодеколоненные, как сказал Борисыч, нагазоненные.

Вот, что значит, мастер и отношение к клиенту.

Утром, все бы ничего, но сильнее петухов, почему-то, орали бабы в четырех дворах. О том, что пенсия сама себе салон красоты организовала, ведь никто не знал, удивились, чего это бабы дедов с утра воспитывают. 

…Ранним утром, в коридоре салона "У Юли", что в соседнем поселке, сидела насупленная четверка. 
Борисыч в бандане, сооруженной из ситцевого белого в мелкий синий цветочек платка. Петро Иванович в шапке-брыле для пчеловодов. Иван Антонович, нервничал, хмуро поглядывая на товарищей в натянутом до бровей теплом, зимнем головном уборе, а Илья Петрович, прятал глаза за забралом, мотоциклетного шлема, скорее всего, одолженного у внука.

Юлечка такой фантасмагории у клиентов еще никогда не видела. 

Первым, одарив злобным взглядом, вжавшегося в кресло Борисыча и не снимая шапку–брыля, уселся в кресло парикмахера Петро Иванович.

Юля опешила

- А шапку снять можно? Мне ж вас стричь.

Петро Иванович, шипя сквозь зубы, снял шапку-сетку. У него был один бакенбард, голова была выстреженна полосами, причем не очень ровными, затылок был выбрит как-то наискось. 
Юля привыкла к внезапному ремонту причесок, но, в основном детворы, после игры в парикмахера или, "мама, а я челку подстригла", но чтоб такое в почтенном возрасте.

- Только спокойно, дедушка, только спокойно, сейчас все будет ровненько, - успокоила Юля, краснеющего Петра Ивановича, и вышла к оставшимся бойцам с красотой.

- Я извиняюсь, я так понимаю у всех та же проблема, - тактично спросила Юля.

Деды кивнули, и, косясь друг на друга, сняли амуницию. Серьезнее всех пострадал сам Борисыч. Он же сам себя стриг, а деды его направляли: голова была зеленая, как камуфляж (видать порезы от бритвы уже обработали зеленкой), исчерченная выстриженными кусками волос, она выглядела, как ближайшее, взрыхленное окопами поле.

Пока Юля приводила дедов в порядок, щебетала, успокаивая, что, мол, и похуже видали, пенсия потихоньку оттаяла, и дала признательные показания, как и где производился покос прически. Оно, знаете, правильно говорят, красота страшная сила. Особенно в условиях экономии. 

А газоны у нас все равно самые красивые и ровные. Да и Юля дедов успокоила, мол, как говорят, до свадьбы заживет, а у вас, мол, до конца войны прически отрастут. А у Юли, знаете, какая рука легкая, через неделю косы отрастают. Так что, будем надеяться, что и деды наши скоро вернутся в привычный вид, и мир наступит. И получит наша пенсия пенсию на почте, и пойдет наводить красоту в салон, а Борисыч, будет заниматься только газонокошением, ну, если только еще наливочкой и ремонтом.