эйфория

Глава 6

Пауэр-аккорд

Пауэр-аккорд (англ. power – «сила, энергия» и chord – «аккорд») – двузвучие, состоящее из основного и квинтового тонов, обычно используется в игре на струнных инструментах, а в особенности на электрогитаре с использованием эффектов Overdrive/Distortion, и прочих, приравненных к ним. Наиболее часто пауэр-аккорды используются в рок-музыке. Пауэр-аккорды придают музыке мощное напористое звучание, отсюда и название аккорда. Такие аккорды обычно используются в аккомпанементе, и пропуск терцового тона даёт солисту дополнительные возможности для импровизации.

О том, что Лесли Пауэр неравнодушна к Тони Брокстону, Бенедикт знал давно. Они не садились рядом в кафетерии, не препирались на занятиях и не целовались в укромных уголках. Но иногда во время лекций и чаще – на семинарах и практике – Бенедикт замечал, как на лице Лесли возникает неуловимое выражение напряженного внимания, стоило Тони встать со своего места и начать, по обыкновению, разглагольствовать о мировых проблемах. Честно говоря, первое время он ей отчаянно завидовал: слушать излияния Тони и не испытывать при этом острого желания сбежать куда подальше или, как минимум, хорошенько огреть его учебником по голове – это был почти дар свыше.

Хотя как посмотреть.

Через несколько недель невольного наблюдения за едва наметившимися взаимоотношениями этой парочки (на факультете поговаривали, что у них то ли завязался, то ли должен был вот-вот завязаться роман – слухи, которым, учитывая их источник в лице официальной группировки местных сплетниц-старшекурсниц, не было оснований не верить) выяснилось, что дела идут вовсе не так гладко, как казалось раньше. Занятый по горло своими собственными делами и вынужденный ради выполнения учебного плана назначить несколько семинаров на выходные, Бенедикт вначале не обратил внимания ни на сумрачный вид Лесли, с каждым разом становившийся все более красноречивым, ни на подчеркнуто холодную вежливость, с которой Тони пропускал ее вперед после каждого занятия, не уступая, впрочем, никому возможности покинуть аудиторию сразу вслед за ней – возможности, которая, как он показывал всем своим видом, была ему отвратительна, – но вскоре произошло нечто, что ясно дало понять, что дела у парочки обстоят плохо, и игнорировать это больше не получится.

Бенедикт сидел в пустом классе, только что оставленном бурлящей оживлением студенческой толпой, и с удовольствием курил, присев на подоконник и размышляя, как скоро его застанет за этим запретным занятием университетский смотритель.

За окном простирался мирный вечерний пейзаж, омытый недавно закончившимся дождем, время шло, смотрителя все не было, как вдруг дверь отворилась, и в аудиторию неспешным шагом вошла Лесли Пауэр.
Не поздоровавшись и, казалось, вообще не обращая внимания на Бенедикта, она подошла к окну, медленно села рядом с ним и, не глядя, достала сигарету из пачки, валявшейся у его правой руки.

Молча проводив глазами сигарету, Бенедикт помедлил секунду, затем достал из кармана зажигалку и щелкнул затвором. Она закурила и, устроившись поудобнее, глубоко затянулась и принялась внимательно рассматривать потолок.

Ее сигарета догорела почти до середины, когда Бенедикт сказал тихо, но отчетливо:

– Не хотелось бы вас прерывать, но боюсь, что время работает против меня.

– Время? – Лесли повернулась и посмотрела на него так, будто все эти несколько минут, что они находились тут, между ними протекала неспешная спокойная беседа.

– Чем дольше я сижу здесь, наблюдая, как вы это делаете, – Бенедикт указал глазами на сигарету, – тем выше шансы на то, что сейчас сюда кто-нибудь войдет и меня застанут за попустительством нарушению университетских правил.

Лесли пренебрежительно пожала плечами.

– Почему-то мне кажется, что вы этого не боитесь.

– Верно, – кивнул Бенедикт. – Этого боитесь вы.

Пальцы Лесли, сжимающие светло-желтый фильтр, замерли и несколько секунд пребывали в неподвижности, после чего она очень медленно опустила сигарету и старательно потушила ее о шершавую поверхность свежеокрашенной деревянной рамы.

Бенедикт легко улыбнулся и, подумав, сделал то же самое.

Внимательно посмотрев на нее, он заметил, что теперь она выглядела менее напряженной, но то, что мучило ее, без сомнения, все еще было здесь. Бенедикт смотрел, как меняются одно за другим выражения в ее серых глазах, выпуская наружу целый фонтан эмоций, от гнева и боли до внутренней борьбы. Бенедикт отвернулся от нее и принялся следить за тем, как летают ласточки над газоном неподалеку от соседнего корпуса.

Она откинулась назад и провела руками по лицу.

– К вам когда-нибудь приходили женщины, чтобы забыть?

– Забыть что? – Бенедикт обернулся к ней.

– Себя. Других. Забыть все. Просто... послать все к черту, – голос Лесли был тихим и глуховатым, как будто проникал сквозь тонкий слой мокрого шелка. – Они... они ведь не могли не попробовать. Не могли не просить вас об этом.

Бенедикт задумался. Ему много раз приходилось отвечать на вопросы о его профессии, в самых разных обстоятельствах, но впервые кто-то из тех, кто говорил с ним об этом, поинтересовался не тем, что происходит с ним. Впервые кому-то стало интересно, что происходит с женщинами.

– Нет, – помедлив несколько секунд, ответил он, – то есть, они просили, – добавил Бенедикт, заметив вперившийся в него неверящий серый взгляд, – но в этих случаях я всегда отказывал.

– Вы думаете, что ваша работа – не для утешения, – грустно улыбнулась Лесли.

– Я думаю, что она для тех, кто хочет что-то получить, а не избавиться от того, что давит изнутри, – спокойно отозвался Бенедикт.

– Возможно, – Лесли снова протянула руку и взяла у него еще одну сигарету. – И все же иногда так хочется...

– Лесли.

Она резко вскинула на него глаза и увидела, что он стоит прямо перед ней, отбросив пиджак и оставшись в одной рубашке и галстуке, глядя на то, как опускающееся за крыши домов напротив солнце чуть касается ее плеча.

– Не знаю, насколько я был прав, отказывая девушкам, приходившим ко мне за утешением, – чуть слышно сказал Бенедикт, – могу лишь сказать, что был бы полным дураком, если бы не попытался помочь хотя бы одной из них.

Лесли непонимающе уставилась на него.

– Это просто, – улыбнулся Бенедикт. – Настолько просто, что я каждый раз упускал это решение, хотя оно всегда было у меня перед глазами.

Он медленно поднял руку и протянул к ней в приглашающем жесте.

– Танец, – глядя на его кисть с изящными длинными пальцами, проговорила Лесли, – ну, конечно.

Она отложила в сторону незажженную сигарету и встала, опираясь на его теплую ладонь.

Бенедикт чуть заметно поклонился и сделал шаг вперед.

Они кружились в пустой аудитории без музыки, без ритма и без какой-либо попытки назвать или облечь то, что происходило, в любое подобие звуков, включая ясные точные понятия и слова. Пока Бенедикт, обняв Лесли за талию, медленно вел ее, вращаясь вправо и влево, сменяя руки и плавно переходя от одного смутно знакомого набора движений к другому, чуть приподнимая наверх и опуская мягко, но так, чтобы она почувствовала остроту взлета и его отчетливый вздох, слышный при смене высоты, он не касался ни одного открытого участка ее кожи, и все же когда он спустя несколько минут отпустил ее руку, она дышала прерывисто и глубоко, безуспешно пытаясь согнать краску со щек.

– Надеюсь, я не нарушил никаких правил, – тихо сказал Бенедикт. – И еще больше – что я ничему не повредил.

Лесли моргнула и молча покачала головой.

– В таком случае, благодарю за оказанную мне честь, мисс Пауэр, – почти прошептал он, взял лежащий на одной из передних парт пиджак и, тепло улыбнувшись, развернулся и вышел за дверь.