Украинский Фронт в свете Русской Идеи

За Киевом показалось неслыханное чудо…
вдруг стало видно далеко во все концы света.
(Н.В.Гоголь)
 
Дмитрий Каратеев & Константин Могильник
 
Видавничий Гурт КЛЮЧ
 
Киев 2009

 
ОГЛАВЛЕНИЕ
 
ВВЕДЕНИЕ

1. ЕВРОПА, АЗИЯ, ДИКОЕ ПОЛЕ
2. УКРАИНСКИЙ ФРОНТ В СВЕТЕ РУССКОЙ ИДЕИ
3. ГУСЬ БЕЛЫЙ
4. ПЕРЕД ФРОНТОМ
5. ЭПОС – ХРОНОС – ЭТНОС
6. THESAU-РУСЬ
7. РУСЬ – МАЛАЯ РУСЬ – УКРАИНА - МАЛОРОССИЯ – УКРАИНА
8. УКРАИНСКИЙ ФРОНТ И УКРАИНСКАЯ ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ
9. ГЕТМАН МАЗЕПА
10. ПОЛТАВСКАЯ ПОБЕДА – ПОЛТАВСКОЕ ПОРАЖЕНИЕ
11. КОБЗАРЬ
12. ГОРЕНКО-АХМАТОВА
13. РУССКИЙ ЧАСОВОЙ
14. ПРИТЧА О ДВУХ ЯБЛОНЯХ
15. РУССКАЯ ИДЕЯ
16. РУСЬ БЕЗ РУССКОЙ ИДЕИ

ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО

 
Введение
 
Во время Великой Отечественной войны существовало несколько Украинских фронтов. Это означало географическую линию сражений между Гитлеровской Германией и Советским Союзом.

Сразу же хотим пояснить, что наше понятие "Украинский Фронт" означает историческую линию, пролегающую между Европой и Россией.

Эта линия наметилась в XIII веке, когда Даниил Галицкий получил корону от Папы Римского, а Александр Невский от таковой короны отказался. Тогда и определились два направления, по которым пошли две Руси. Северо-Восточная Русь однозначно заключила союз с Золотой Ордой, а Юго-Западная неоднозначно заключила союзы с Золотой Ордой и с Западной Европой. Русь Александра Невского стала Протороссией, а Русь Даниила Галицкого – Протоукраиной. Через пару столетий Протороссия превратилась в Московское царство, а впоследствии – в Российскую империю. Протоукраина – через пару столетий – стала частью Польско-Литовского государственного образования. В дальнейшем она разделилась между двумя империями – Российской и Австрийской. Таким образом, украинский этнос, утратив собственную государственность, на несколько столетий оказался в сфере влияния двух суперэтносов – Российского и Западно-Европейского.

Это положило начало Украинскому Фронту. Территориально линия Фронта постоянно перемещается и главные его сражения проходят в головах и сердцах украинцев. Два вектора Украинского Фронта – запад и восток – остаются неизменными. В иные эпохи – скажем, в XVII веке – фронт гремит войнами, а в другие эпохи – скажем, в XIX веке – фронт задрёмывает. Он вновь пробуждается при усилении напряжения между Европой и Россией.

I Украинский Фронт относится к XVII-XVIII векам: от Богдана Хмельницкого до Ивана Мазепы.

II Украинский Фронт совпадает с окончанием Первой мировой войны.

III Украинский Фронт: 1939 – 1946 годы.

IV Украинский Фронт возник в 2004 году.

Должны заметить, что пробуждение Украинского Фронта не совпадает с процессом национального и государственного становления Украины. Не ставя знак равенства между этими двумя явлениями, мы, тем не менее, будем время от времени указывать на их связь.

Задача настоящего исследования состоит в том, чтобы объяснить фронтовикам, врагам и союзникам, кто за что на самом деле борется.

Цель России – дать новое историческое воплощение Русской Идеи. Практически это означает восстановление империи: Российской, Советской, Евразийской.

Цель Запада – ограничение распространения России собственной экспансией.

Роль Украины – линия фронта (не путать с Бжезинским понятием буферной зоны). Здесь Русская Идея сражается с врагом. А враг Русской Идеи – её отсутствие. Практически – всё, что не она. Украина есть Русь без Русской Идеи, а следовательно самое существование Украины Русской Идее враждебно. Соответственно и Украине враждебно само существование Русской Идеи. Пока жива на Украине Русская Идея, жив Украинский Фронт.
 
…И убраны в утраты и потравы
Двойной доски кровятся образа:
В одном хохла – на полторы Полтавы,
Другой – русей Рязани в три раза.
 
Авторы хотели бы с уверенностью сказать: осознание происходящего даст возможность участникам нескончаемой битвы подняться над захватившими их страстями, а может быть, и примириться. Хотели бы.

1. Европа, Азия, ДИКОЕ ПОЛЕ

Как известно, Римская империя чрезвычайно расширилась в 1-ом веке до Р.Х. и во многом обязана этим Гаю Юлию Цезарю, завоевателю Галлии, императору и писателю. Как менее известно, Гай Юлий Цезарь II, более известный как Октавиан Август, неудачно попытался ещё расширить родную империю, послав легионы Вара на завоевание Германии в 9 году от Р.Х. Он весьма в этом раскаивался и дал наследникам нерушимый завет: границ империи более не расширять, а беречь то, что имеют[1]. Слушались, не слушались, но в конце концов северо-восточная граница Рима прошла по Дунаю. Дальше начиналось Дикое Поле, через которое после падения в 5-ом веке Рима, век за веком, волна за волной, из "народовержущего вулкана Азии"[2] покатились орды гуннов, авар, булгар, мадьяр, хазар, печенегов, половцев и, наконец, монголо-татар. Все они проходили по Северному Причерноморью – от Дона до Дуная.[3] Последняя волна дохлестнулась до Центральной Европы, да и схлынула в Поволжье. Прокатиться дальше, до "последнего моря", этой самой мощной волне помешала образующаяся европейская цивилизация – воскресший и крепнущий Рим. Между этим новым Римом и Азией, на севере Дикого Поля возникла Русь. Возникла, окрепла, расцвела – и попыталась бежать, ибо на Диком Поле, как на ураганном аэродроме, только тот устойчив, кто бежит.

Беглая Северо-Восточная Русь вгрузла в угро-финские болота[4], основала новые города (Ростов, Суздаль, Владимир, Москва) и попыталась вернуться[5]. Этим и объясняется борьба ростово-суздальских князей за Киев в Х-ХІІІ веках.

Беглая Русь Юго-Западная ухватилась за Карпаты, построила города (Галич, Перемышль, Львов) и тоже попыталась вернуться[6]. Этим объясняется борьба галицко-волынских князей за Киев в те же века.

И надо сказать, что поначалу это возвращение им больше удавалось: в том же XIII веке Киевом овладел галицко-волынский князь Даниил Романович, он же король Даниил Галицкий. Получив титул короля от Папы Римского, он, тем не менее, не преминул съездить на поклон к хану Батыю и принять от него ярлык на княжение. К тому же Батыю съездил и Александр Невский за подобным ярлыком на княжение в Руси Северо-Восточной. Он однако отказался от папского предложения стать королём.

Перед вчерашним Диким Полем ясно встал выбор: Восток или Запад. Северо-Восточная Русь в лице Александра ясно выбрала Восток, а Западу задала Ледовое побоище на Чудском озере. Юго-Западная Русь в лице Даниила сделала двойной выбор: и Восток, и Запад.

Такой выбор при всех его выгодах содержал в себе опасность: навсегда остаться перед выбором. Это была уже Протоукраина, чья многовекторность спустя века стала главной чертой Украины. Двойной выбор короля Даниила стал первым окопом будущего Украинского Фронта. Однозначный же выбор князя Александра определил характер Протороссии, сделав в дальнейшей России иллюзорными всякие дальнейшие выборы.

Это не значит, что в России не существует прозападного вектора. Но это значит, что противостоит ему уже не провосточный, а внутрироссийский (центростремительный) вектор. Вековой выбор России – между Западом и собой.

Вековой выбор Украины – между Западом и Россией. Последнее – основная предпосылка возникновения Украинского Фронта.

2. Украинский Фронт в свете Русской Идеи

Другая предпосылка – Русская Идея. Возникла она, разумеется, не при Александре Невском, но взошла два-три столетия спустя на взрыхлённой его выбором почве. Если кратко, если совсем кратко: Русская Идея есть идея идеи. Если чуть развёрнутее: Русская Идея – это сверхценная идея, которая окрыляет заражённого ею. Она требует и даёт возможность жить интересом, который лежит за пределом собственной жизни и собственных интересов. Она не отсюда. Она растёт в небе, как звезда из песни:
 
Твоих лучей неясной силою
Вся жизнь моя озарена.
Умру ли я – ты над могилою
Гори-сияй, моя звезда!
 
И, как звезда, ведёт за собой по земле и по морю. Она меняет одежды и предстаёт то собиранием русских земель от Ивана Калиты до Ивана Грозного, то Третьим Римом старца Филофея, то освобождением славян Белым Генералом[7], то всемирной отзывчивостью достоевского Пушкина, то безымянной Прекрасной дамой Блока, то Мировой Революцией Ленина и Троцкого, то сталинской реанимацией империи, то путинской возрождённой сверхдержавой, то братством всех народов под старшинством одного, то брежневской новой исторической общностью людей, то её филологическим апофеозом у поэта:
 
Обращайтесь же в правую веру, языцы:
Кроме русского языка нет бога[8].
 
Ну, понятно. И каждый такой наряд у России срастается с кожей и снимается вместе с ней. И сжигается, как лягушечья шкурка царевны[9].

Да, но это личное дело России. А её младшая-старшая сестра Украина носит эти платья по полудоброй воле:
 
Зла, добра ли? Ты вся – не отсюда.
Мудрено про тебя говорят.
Для иных ты – и Муза, и чудо.
Для меня ты – мученье и ад.[10]
 
Она не хочет надевать чужое платье. Тем более – такое платье, которое непременно срастётся с кожей. Но надевает. Но срастается. Такое уж платье. И содрав его, хочет Украина переодеться в своё. А своего давно не шила, а из детского выросла. Надевать ли новосшитое московское или купить в лавке европейское?

Когда речь заходит об этом выборе, пробуждается Украинский Фронт.

3. Гусь Белый

Казак, т.е. каз-ак[11], т.е. белый гусь, т.е. вольный гусь, т.е. лебедь, отличается от гуся домашнего белизной, т.е. свободой.[12] Казак – в украинском произношении козак - не определение национальности, но название образа жизни: вольный воин. Он же по охоте – охотник, рыболов, по охоте – землепашец, а в общем – степной гуляка. Возможно, праказаками были бродники[13], насельники-скитальцы Дикого Поля, среди которых и славяне, и тюрки, и кто угодно. Среди запорожцев – беглые хохлы, беглые ляхи, евреи-выкресты, татары-выкресты, а может быть, и армяне, а может быть, и черкесы.

Московские бояре долго советовали царю Алексею Михайловичу не принимать черкасов в подданство, не веря в их верность царству: "Они, государь, к иному привыкли. Сегодня они с нами, завтра с Литвою, а неровён час – и с басурманом съякшаются". Слушался бы и дальше царь осторожных советников, да что ж было делать с растущим царством. Конь всадника несёт, а всадник коню доверяет. Не черкасам-казакам доверился царь, а нёс его уже неукротимый жребий-жеребец: на Сибирь, на Персию, на Китай, на Кавказ, на черкесов и на черкасов. Затягивал царь узду, хотел замирить-соединить все Украйны, да не остановишь перекати-поля. Летит на восток, несётся на запад, катится на юг – и какой из него подданый: не поддаётся.
Потому с точки зрения царской, державной – вероломен казак: сегодня с Москвою, завтра с Литвой, а там, глядишь, и с татарвою.

А казак так смотрит, что все ему – друзья-враги-товарищи.

Гудит-шумит дубрава, туман поле кроет, а мать сына из дому гонит:
– Иди прочь, сын, ступай вон от меня, пусть тебя орда возьмёт.
– А что мне орда? – отвечает сын: - орда меня знает, в диком поле встретит – так объедет.
Сердится-хмурится мать:
– Уходи, сын, ступай прочь от меня, турок тебя побери.
– А что мне турок? – смеётся сын: - и турок меня знает, златом-серебром награждает.
– Нет, уходи, чёртом сын, лях тебя побери!
– Ну, - веселится сын, - ляху ль меня не знать? Он, как повстречает – так и мёдом-вином напоит.
– С глаз моих прочь, сынок, к москалю ступай!
– Ге-ге, матушка, что мне москаль? Он добре меня знает, жить к себе зазывает, а хорошо жить у москаля: будем вместе колотить и турка, и орду, а когда лях попадётся – так и тот не увернётся.[14]

И полетел в степь белый гусь – орёл – казак – перекати-поле.

4. ПЕРЕД ФРОНТОМ

Пребывая в XIV-XVI веках в составе Великого княжества Литовского, Западная Русь ещё не почувствовала остроты уже совершённого выбора. Само это княжество оставалось всё той же Русью, лишь под литовским псевдонимом. Виленские князья Гедиминовичи не покушались ни на местные обычаи, ни на православие.
 
Ще як були ми козаками,
А унії не чуть було,
Отам-то весело жилось!
Братались з вольними ляхами,
Пишались вольними степами…[15]
 
Положение изменилось во второй половине XVI века, когда литовское княжество стало зависимым от Польского королевства, что официально было утверждено Люблинской Унией в 1569. Католическая Речь Посполитая, едва возникнув, провозгласила себя щитом христианства и начала экспансию на Восток. Польские иезуиты отправились в "крестовый поход" против "греческой схизмы".

Поляки стали жёстко навязывать католицизм новым подданным.

Часть этих подданных оказалась весьма сговорчивой, другая же часть – весьма упрямой.

Польская культура переживала расцвет и сильно привлекала местную знать, предпочитавшую соседский блеск родной простоте.

Наметилось ощущение культурной неполноценности – одна из важнейших предпосылок Украинского Фронта. Позднее, скажем, в XIX веке, это явление выросло в комплекс малоросса в Российской империи и в комплекс рутена в империи Австрийской.

Но об этом после. А с XIII по XVI века мать городов русских вынашивала плод и, наконец, разродилась Запорожскою Сечью. Тут-то Протоукраина и стала Украиной. 

"...Бранным пламенем объялся древле мирный славянский дух и завелось козачество – широкая, разгульная замашка русской природы..."[16]

"Вечно неугомонный, он считал себя законным защитником православия", пишет Гоголь о казаке, "…он носом слышал, где и в каком месте вспыхивало возмущение, и уже как снег на голову являлся на коне своём. "Ну, дети! Что и как? Кого и за что нужно бить?" – обыкновенно говорил он и вмешивался в дело". Как видим, в причинах казак не нуждается. Требуется повод "за что бить".

Казаки были армией, ищущей фронта. А кто ищет...

5. Эпос – ХРОНОС - ЭTНОС[17]

Всякий изучающий историю той и другой Руси отмечает:

В Северно-Восточной Руси

1. Эпос Северно-Восточной Руси, сохранившийся в основном на далёком Поморье, сохранил память о древнем Киеве, древнем Чернигове, о князе Владимире, его пышном дворе, о служивших у него богатырях – словом о Древней Руси.
2. Эпос Северо-Восточной Руси – праисторичен.
3. Его герои живут, действуют, сражаются в некоем давнем и недатируемом времени.
4. Ямщик рассказывает Бунину о нашествии татар, которые "шли, как муравьи, день и ночь, день и ночь, и всё не могли пройти". На вопрос "а давно?", ямщик отвечает: "и не запомнит никто – большие тысячи лет"[18].
5. Это циклическое время.
6. Круг времени Северо-Восточной Руси замыкается при Иване Грозном, когда и родился Великорусский этнос.
7. Вновь и вновь возвращается старый русский сон, и  - рецидив за рецидивом – воспроизводит себя высокая болезнь Русской Идеи. Тут не работает, не пружинится спираль исторического материализма. Завершается круг – начинается круг – повторяется круг.[19]

В Юго-Западной Руси

1. Эпос Юго-Западной Руси показывает казаков, гетманов, их сражения с турками и татарами, походы Богдана Хмельницкого и в целом жизнь запорожского казачества XVI-XVIII веков.
2. Эпос Юго-Западной Руси – историчен.
3. Его герои сражаются, действуют, живут в незавершённом прошедшем времени.
4. У Шевченко кобзари в XIX веке "спiвають про Богдана", словно видели гетмана своими глазами. И даже в XX веке с Евгеном Маланюком родной дед говорит о казацкой славе, так, будто это было вчера.
5. Это линейное время.
6. Линия времени Юго-Западной Руси начинается в казацкую пору, когда и родился Украинский этнос.
7. Без конца распрямляется – всё не распрямится – согнутый в натянутый лук степной тополь. Фронт за фронтом сталкиваются грозово атмосферные массы. Исчезает за горизонтом линейная стрела дороги, и не видно – что будет.

6. THESAU-РУСЬ[20]

Русский язык возрастал под крылом церковно-славянского – культового, сакрального. Отсюда культурно-культовая роль русской литературы. "Священная русская литература"[21].

Что до литературного украинского языка, он вырастал непосредственно из народного. Иван Котляревский писал пародию на "Энеиду" и "малороссийские комедии" на самом народном наречии, иногда смахивающем на суржик. Леся Украинка писала (обычно) по-волынски. Панас Мирный – по-полтавски, а Василь Стефаник – по-галичански. Ближе всех подошёл к созданию общеукраинского литературного языка Михайло Коцюбинский. Он свободно пользовался различными наречиями – от всем знакомого полтавского до экзотического карпато-русинского.

Кто-то сказал: верхний этаж русского языка – язык церковнославянский. Русский человек не воспринимает его как чужой, а именно как возвышенный. Отчасти это относится и к украинцу (см. славянизмы в письмах Шевченко).

Кто-то другой сказал, что подвал русского языка – это русский мат. Русский мат – собственно, тавтология: мат всегда русский. Так и говорят: высказаться по-русски, произнести русский титул.

Украинские ругательства – суть проклятия. В "Зачарованной Десне" прабабушка так журит мальчика: "щоб тобі рученьки-ніженьки повисмикувало, як ти тую морковочку з грядочки". Восточноукраинское пожелание "хай тобі грець" и западноукраинское "шляк би тя трафив" означает "паралич тебя разбей". В сказке про Пана Мороза злая баба на вопрос: "А що, мороз, бабо?" насулила тому морозу напастей строк на сорок.

• Бодай його покорчило (чтоб его покорчило)
• Хай він пропаде зі своїми кіньми разом (пропади он с конями вместе)
• Щоб його посудомило (чтоб его судороги свели)
• Трясця його матері (лихорадка на его мать)
• Щоб йому язик руба став (чтоб язык ему на бок стал)
• Сто чортів йому та й сіра свита (сто чертей ему и серую свиту)
• Бодай він осліпне (чтоб он ослеп)

Русский же лексикон насчитывает корней всего пять. Даже четыре. Но при надобности выстраивается из них такая многоэтажка, и такая несётся тройка, что века стоят в изумлении, и дают ей дорогу другие народы и государства.
 
Два солдата  - Гия и Гоги – гортанно тараторят на родном. Вдруг один из них вспыхивает и текст делается общепонятным:
   - Размер тую бать! Хлебёна чадь!
А в ответ до боли русское:
   - Убиенна грудь, хрёбтеть, рубёна чудь!
Подошёл корреспондент "Красной звезды" в очках:
   - А что это вы, ребята, так это по-русски? Аж всем общепонятно.
Удивился Гия:
   - Дык, куду хлёбтеть в ланду! Если он мыне так по-грузински – сразу зарэжу.
Соглашается Гоги:
   - А если он мынэ? Убью, нгуен зуй!
И помирились два земляка.
 
Русские ругательства – суть оскорбления. Это не пожелания бедствий, как по-украински, это непосредственно действенное оружие. Слова это сакральные, волшебные, в обычной приличной жизни запретные. Злоупотребление ими особо опошляет и унижает говорящего. Улица не знает всей цветастости этого сада. Но есть виртуозы, есть классика, скажем: "Большой Петровский загиб", "Лука Мудищев". Процитируем иносказательно "Рондо на Дробёну Падь", приписываемое Ивану Баркову:
 
"Дробёна падь же ты!" – значит, к тебе презренье.
"Уж я, дробёна падь!" – к себе значит почтенье.
"Что за дробёна падь!" – есть недоумевать.
А храбрости есть знак: "Кто нас? Дробёна падь!"
 
А вот простонародные:
    

• возмущённое армейское: "на буя до буя набуярили? разбуяривайте на буй!"
• трудовой выкрик "ханзир твою шах!"
• математическое "дробь двою пять"
• почти ласкательное "боб твою в железо кать через семь гробов"

 
Не правда ли: сколь много в этих звуках для сердца русского слилось? О, край родной, где раздаётся "si"![22]

7. РУСЬ – МАЛАЯ РУСЬ – УКРАИНА - МАЛОРОССИЯ – УКРАИНА – РУСЬ-УКРАИНА

 Nom des pays: le nom…
(Marcel Proust)[23]
 
Хмельницкий пишет польскому королю по-польски, называя свой край Украиной. Он же пишет московскому царю по-русски, называя свой край Малой Русью. Он же пишет турецкому султану, называя свой край просто Русью. Это можно принять за приспособление к понятиям того или иного государя. Однако, современник Богдана атаман Иван Сирко, не получивший, как Богдан, польско-католического образования, в своих письмах называет родину Малой Русью или просто Русью. Это объясняется тем, что поляки его времени звали эту землю преимущественно Украиной, а московиты звали её Малой Русью.

Кто назвал эту землю Малой Русью? Греки. Почему? Потому что по их древней традиции изначальная, коренная земля любого народа была, так сказать, "малой землёй", колыбелью. "Великой землёй" становились колонии – "большая земля", выросшая из малой. Малая Эллада – Пелопоннес, Ахайя, Спарта. Великая Эллада – Сицилия, Южная Италия. Прослышав об этом, поляки нарекли первоначальную Польшу, Краковскую землю, Mala Połska, а новые земли – Гнезно, Варшаву – Welka Połska. И уже в 1335 году галицко-волынский князь Юрий-Болеслав именует себя Dux Russiae Minoris[24]. 16 лет спустя Константинопольский патриарх пишет о необходимости как в Микророссии, так и в Макророссии создания митрополии.

Тарас Шевченко в стихах, написанных по-украински, называет свой край только Украиной. Он же в дневнике, написанном по-русски, как правило, называет свой край Малорроссией, а в письмах к землякам – как правило, Украиной. Так грузин дома называет отечество – Сакартвело, а в гостях – турецким словом Грузия.

По-русски – Украйна. По-польски – Украúна. Сначала было много украин: Залесская[25], Рязанская[26], Кольская[27] и даже Немецкая[28]. Это были окраины средневековых протогосударст. В применении к Юго-Западной Руси это имя известно с XII века[29], в XIII – это ясно очерченный край[30], а активно употребляется с конца XVII века. Есть польская песня: "Oj, ja kozak z Ukrainy". Прежде именно Украину они считали Русью, не признавая этого имени за Московией. После Ивана Грозного уже невозможно стало не считаться с Москвой. Пошли счёты. Пошли битвы. И полякам стало ясно, где теперь Русь. Вот и переименовали давешнюю Русь в польскую Украину. С польским же ударением на предпоследний слог.

Французский инженер Боплан, проживший здесь 17 лет (1630-1647), зовёт эту землю Украиной, а народ её украинским. На европейских картах XVII везде Украина. В XVII-XVIII веках называют Украину разные чужестранцы: послы, подорожные, купцы.

Украина, украинцы – говорили в Галичине и Закарпатье о Надднепрянщине. А себя звали русинами.
В народных песнях в XVI-XVIІ веках часто звучит слово Украина, но обычно о земле Киевской или земле Козацкой. В Галичине поют:
 
Ой Морозе, Морозенку,
Ти преславний козаче,
Гей, за тобою, Морозенку,
Вся Україна плаче!
 
или:
 
Козаче-соколе, візьми мене з собою
На Вкраїну далеку.
 
Тарас Шевченко не различал Украину и Украйну[31]:
 
В Україну ідіть діти,
В нашу Україну.[32]
 
     Но:
 
Украйна плаче, стогне-плаче...
 
     В поэзии Пушкина существует только Украйна, от неё же прилагательное укрáинский:
 
О, если б знать могла она,
Что уж узнала вся Украйна!
 
Тиха укрáинская ночь...[33]
 
Сам украúнец – или укрáинец? – Гоголь писал "Украйна":

Кто мне сказал, что родина моя – Украйна? Ты – моя родина. – говорит польской панне влюблённый казак Андрий[34].

Между прочим, русский писатель Владимир Солоухин прозрел в украинце Гоголе потаённую любовь к Польше. Польша и есть эта красавица панна, у которой даже нет имени. Продолжая мысль Солоухина, можно сказать, что имя ей - Польша. А вот у "русских и украинских людей" есть имена, да какие!: Сквозник-Дмухановский, Довгочхун и Перерепенко, Шпонька, Неуважай-Корыто... Польша – тайная любовь, Русь – родимое корыто.

Русский по духу и отчасти украинец по крови, Владимир Соловьёв[35] называл поляков народом близким по крови, но чуждым по духу. Истинно так. Потому что Польша – исторический антагонист и антоним России: живое отрицание Русской Идеи в славянском мире.

Но нельзя представить, чтобы украинцы Иван Франко или Леся Украинка назвали поляков "чуждыми по духу" себе. Зато запросто сказал бы это украинец Гоголь. Ведь что для Гоголя Польша? – За самим собою непризнанная и запретная страсть. А что для Гоголя Россия? – Предмет служения: Русская Идея.
 
Велико-мало-русская душа
 
Однажды в Петербурге на чтениях Гоголь выступил с двумя отрывками: прочёл "Чуден Днепр" и "Птицу-тройку". Были Жуковский, Языков, Шевченко, тени Пушкина, Баркова и Мицкевича[36] – словом весь литературный beau monde[37]. Присутствовал, впрочем, и барон Розен, автор замечательных sui generis[38] мемуаров. Барон не отличался пониманием гоголевского смеха и поначалу был весьма доволен, что на сей раз Николай Васильевич ведёт речь о предметах высоких и достойных всяческого восхищения. После "Днепра" публика была гипнотически очарована. Барон серьёзно опечалился о самом себе:

- Вот, - подумал он, - ещё горчайшие последствия моего продолжительного любовного недуга: во мне убито не только чувство комизма, но и всякое другое чувство изящного. Мне, например, непостижимо, как это птица не может долететь до середины Днепра? Что это за птица? Верно, нашему брату, безродному космополиту, кто до юношеских лет не ведал ни русского языка, ни русского духа, не понять сей квинтессенции народности.

А Гоголь уж читает о другой птице – которая тройка. И прогуливается гениальным взглядом по рядам дышащих живейшим участием слушателей, так что барону и уха не заткнуть мизинцем (к чему тот обычно прибегал для спасения от Гоголя). Волей-неволей дослушал Розен о ямщике с бородой и в рукавицах, о любимой россиянами быстрой езде, о наводящем ужас движении и том, как косясь постараниваются и дают ей дорогу другие народы и государства. Казалось, вдохновение автора вселилось в каждого слушателя. Казалось, у всех уже вырастут крылья и решительно переменится жизнь, в которой уже не будет места пошлости пошлого человека. Жуковский в слезах обнимал гениального писателя. Языков одержимо цокал языком и думал:

- Нет, это не шампанское – это русская чистая!

Молодой Шевченко, хоть привычно угрюмился и походил на свой позднейший портрет – с горькими глазами и вислыми усами, – не мог, однако, скрыть невольно охмелившего казацкую душу пиитического восторга и простонал:

- Ведьмак!

Но скучно и странно барону Розену. Тут и тронул его за плечо перчаткой незнакомый господин, не снявший цилиндра:

- А, Георг Теодорович, или лучше – Егор Фёдорович? Здóрово? Пленительно? Восхитительно! И обворожительно. Nicht wahr?[39]

Барон в ответ лишь промычал растерянно:
    
- Извините, не имею чести...

- Ничего, что чести не имеете. - Усмехнулся незнакомец. – Я тоже не имею чести быть представленным гению. Хотя знакомы, очень знакомы... уж так знакомы! Послушайте, Егор Фёдорович, любезнейший вы мой, сделайте милость, не в службу, а в дружбу: задайте-ка Николай Васильичу один простой вопрос, а?

И не успев опомниться, барон уже отнёсся к Гоголю с вопросом:

- Господин Гоголь, мне как неприродному русскому любопытно знать...

А незнакомец радостно кивает цилиндром.

- ... любопытно мне знать: так какая же у вас после этого душа – великорусская или малорусская?

Посмотрел Гоголь сквозь вопрошавшего, будто не сразу понял, а затем вымолвил важно:

- Какая у меня душа – не могу сказать: не знаю. Знаю лишь то, что обе они столь богато одарены от Бога, и именно так одарены, что каждая обладает именно тем, чем не обладает другая. Потому они и созданы одна для другой.

Не понял немец, по привычке ухо мизинцем заткнул. А в другое ухо незнакомец благодарит:

- Danke schön[40], Егор Фёдорович, ах, как я благодарен! Вы это мне потом напомните, а то, бывает, забудешь услугу, а вам, глядишь, и зачтётся.

- Послушайте, - недоумевает Розен, - отчего ж вы сами его не спросили?

Тот ухмыльнулся в цилиндр:

- Ну, знаете, такой предмет... душа... мне неловко так сразу.

И втянув, как улитка, показавшиеся вдруг рожки, удалился, хвостом топыря фрак. А в дверях обернулся и пояснил барону:

- Дело в том, сударь, что душа Малороссии – это чистая народность. Без идеи. А душа Великороссии – это чистая идея. А народности её Николай Васильевич толком не знает, а лишь придумывает. Но очень гениально придумывает, так что все они, - кивнул на собравшихся, - все они верят, будто он им зеркало показывает. А кто не понял – я не виноват, чёрт побери!
 
Ну вот, увлеклись – всё же Гоголь! Вернёмся к делу.

Имя Украина окончательно и официально закрепилось в ХХ веке, вытеснив предшествующие имена. За исключением имени Русь, от которого Украина вопреки распространённому в России заблуждению, отнюдь не отреклась. Принятый в украинском государстве взгляд на историю основан на труде Михайла Грушевского "История Украины-Руси". Предстоятель Украинской Православной Церкви Киевского патриархата Филарет (Денисенко) носит титул "Патриарх всея Руси-Украины".

Более того, среди украинских патриотов бытует мнение, что именно Украина и есть Русь по преимуществу. Потому что именно из Киева "есть пошла Русская земля". Великороссия же, согласно этому мнению, есть смесь множества угро-финских, тюркских и иных народов, ославяненных Древней Русью[41].

Истинная же, часто неосознанная, подоплёка этого противоположения вот какова: противоприродно носителям национальной идеи Руси-Украины примерить на себя наднациональную Русскую Идею, от которой они – как чёрт от ладана. Потому что Русь-Украина – это и есть Русь без Русской Идеи. А Русь-Россия – это Русь – окрылённо ведомая – несомая – гонимая – Русскою Идеей.

Русская Идея и есть внутренняя причина Украинского Фронта.

Если Русская Идея на Украине побеждает (как в XVIII – XIX веках, как в 50-80-ых годах ХХ века) – Украинский Фронт дремлет.

Если Русская Идея исчезнет с Украины – исчезнет Украинский Фронт.

8. УКРАИНСКИЙ ФРОНТ И УКРАИНСКАЯ ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ

В советской идеологии было понятие справедливых и несправедливых войн. Восходит это прямолинейное определение, по-видимому, к Сталину. Даже в школьном учебнике истории древнего мира Троянская война определяется как справедливая со стороны троянцев, защищавших родной город, и как несправедливая со стороны захватчиков ахейцев. Интересно, что бы сказал об этом ахейский царь Менелай, который напал на Трою из-за того, что троянец вероломно увёл его жену?

Уже этот древний пример показывает относительность справедливости и несправедливости в войне. Так или иначе, по сталинскому определению, все национально-освободительные войны a priori справедливы. А к национально-освободительным, безусловно, относится война, которую вёл гетман Богдан Хмельницкий против Польши и та, которую Мазепа собрался вести против России. Другой вопрос, что об этом думают поляки и была ли справедливой та война, которую Карл XII и его несостоявшийся вассал вели на территории Украины.

Впрочем, для любого участника войны справедливость всегда несомненна: наше дело правое. Наши – партизаны, чужие – бандиты; наши – разведчики, чужие – шпионы. Как-то белый миссионер битый час бился, толкуя готтентоту разницу между добром и злом. Дикарь наконец понял и так объяснил это своему сыну: "Умный белый говорит: если на меня напал сосед, убил меня, сжёг мою хижину забрал моих коров и жён, это называется "зло". А если я напал на соседа, убил его, сжёг село и забрал себе жён и коров, это называется "добро". Так и со справедливыми-несправедливыми войнами.

Однако, несомненно, что войны могут быть полезными или вредными для тех или других участников. Древний полководец Пирр, как известно, одержав победу и понеся ради неё огромные потери, воскликнул: "Ещё одна такая победа – и мы погибли!"

Один из "птенцов гнезда Петрова" граф Шереметев, когда царь разворчался насчёт чрезмерных потерь в Полтавской или иной битве, ответил, не моргнув глазом: "Да не майся ты, государь, бабы новых нарожают". Махнул рукой Пётр и пошёл в шатёр допировывать с пленными шведскими генералами.
Вывод: не всякая победа – на здоровье; и не всякие потери – Пирровы.

Фронт – в том числе Украинский – сам по себе явление разрушительное. Однако, он может косвенно привести к созиданию. Например, нации, государства. С точки зрения создания украинской государственности Украинский Фронт бывал и полезным, и вредным.

I Украинский Фронт (от Богдана до Ивана)

Начало:   Русско-Польская война середины XVII века
Конец:    Полтавская битва
 
I Украинский Фронт возник как реакция на усилившееся напряжение между Россией и Ближним Западом (Польша, Швеция).

Богдан Хмельницкий, воюя против Польши, заручился поддержкой России. Это не означает, что гетман разделял Русскую Идею. Москва была для него не Третьим Римом, а временно выгодным союзником и покровителем. Богдан надеялся сохранить таким образом украинское гетманское государство. Сохранил на какое-то время.

Вскоре после смерти Богдана другой украинский гетман Иван Выговский, уловив уже существование Русской Идеи, сменил восточный вектор на западный, планируя создать украинское государство (Великое княжество Русское) в составе Речи Посполитой. Не создал.

Через полвека гетман Иван Мазепа, долго придеpживавшийся восточного вектора и хорошо уже поняв имперскую сторону Русской Идеи, сменил восточный вектор на западный, надеясь сохранить независимоcть украинского государства. Не сохранил.

I Украинский Фронт пришёл к концу. Для независимой украинской государственности он был вреден.
В дальнейшем Фронт дремал два века.

Встреча с Русской Идеей
или
Предыстория конотопской битвы

Приезжает к гетману Ивану Выговскому, ещё служившему Москве, боярин с письмом от царя. Сидит гетман на постели: ноги болят. Похлопал ладонью с собою рядом:
     - Садись, боярин, читай.
А тот ему строго:
     - Нет, это не я "садись". Это ты встань. Высокое царское слово слушать будешь!
Нахмурился гетман:
     - Э-э, всё-то у вас высоко…
Встал однако. Стоит-слушает, а ноги-то болят. Дочитал боярин и говорит:
     - Вот теперь можешь сесть. И выпить-закусить можешь, и меня угостить, а то как же!
Выпил, закусил гетман, и боярина угостил, и спать уложил, а сам-то не лёг. Позвал казака-гонца:
     - Скачи к хану – скажи: пусть встречает москаля у Конотопа, а я подсоблю.
И отомстил царю под Конотопом, сам так говорил:
     - Кто высоко летает – больно падает.

II Украинский Фронт (1917-1922)

Начало:   февральская революция
Конец:    создание СССР
 
Первая мировая война привела к гибели обеих империй, которым принадлежала Украина. Империя Австрийская скончалась навсегда, империя Российская впала в кому. Метрополии ослабли, власть исчезла, "начальство ушло[42]". Украинская государственнось возникла тогда не как результат национально-освободительного движения, а потому, что свято место пусто не бывает: "В вагоне Директория, а под вагоном территория".

Центральная Рада в Киеве может показаться украинским вариантом Временного правительства в Петербурге. Так, да не так. Это верно в смысле классовом: и там, и там – министры-капиталисты. Но на Украине Центральная Рада – первое с гетманских времён национальное правительство. Претендовала на автономию в составе Российской республики. Автономию получила.

Павло Скоропадский, сам из древнего гетманского рода, так же весьма умерен в своём сепаратизме, всё же в прошлом – русский офицер и лелеял у себя под крылышком разных Турбиных, которые только и мечтали двинуться вместе с гетманом на Красную Москву: "Ведь он бы, сукин сын, Россию спас[43]". Россию не спас, Украину не построил: скоро пал.

Симон Петлюра, сам из полтавского казацкого рода, воевал уже за полную независимость. В его армии и полтавчане, и галичане. Последних не то, что больше, но они заметнее. Сечевые стрельцы, которых считали в Киеве австрияками, принесли с собой малопонятное галицкое наречие и романтическое преклонение перед Украиной Восточной. Иные из них были даже разочарованы Днепром: "Мы увидели, - вспоминает стрелец-литератор, - реку весьма красивую и немалую, однако отнюдь не ту, вымечтанную - единственную в мире Реку рек". Да, потому что видели, например, Дунай, который не меньше Днепра[44].

Власть менялась раз двадцать и киевляне узнавали о её перемене по новому флагу на городской каланче. Дед Нечипор в Малиновке каждый день туда-сюда выворачивал шапку: то она у него с красной звездой, то без звезды. Батько Зелёный призывал "Бей красных, пока не побелеют, бей белых, пока не покраснеют". Батько Махно, как и подобает вольному казаку, то союзник красных, то их враг. Атаманша Маруся видится украинцам то в степи под Херсоном, то в самом Киеве верхом на памятнике Богдану Хмельницкому.

Но все они, "махновцы партизанские" и матросы геройские суть Гражданская война, но не Украинский Фронт.

Украинский Фронт в это время проходит через украинских большевиков. Николай Щорс, Юрий Коцюбинский, Юрий Примаков, Григорий Котовский прогнали "буржуазных националистов", взяли власть и передали её Красной Москве, по-большевицки бессознательно утверждая Русскую Идею добровольно-принудительного всечеловечества. Ленин на радостях прирезает к Украине Донбасс и Новороссию, спрашивает, что им ещё нужно. Отвечают: нужна державная мова – украинский государственный язык. "Гм-гм – мова? Дадим им хоть три мовы, были бы с нами". Слова вождя были исполнены свято: в 20-е годы национальные большевики по-большевицки сознательно украинизировали Украину.

К началу 30-х в УССР школы, ВУЗы, газеты, театры – всё украинское. В самой Одессе пьеса Бабеля ставится в украинском переводе.

Для независимой украинской государственности II Украинский Фронт и полезен, и губителен: независимая государственность была утрачена, однако возникла Украинская Советская Социалистическая республика – национальное квазигосударство, одна из основательниц и основ Советского Союза, нового образа Российской империи на три-четыре поколения.

Едва созданная украинская государственность была сметена II Украинским Фронтом.

III Украинский Фронт (1939-1947)

 Начало:           Раздел Польши между Гитлеровской Германией и СССР
Завершение:    Ликвидация Львовским собором Греко-Католической церкви
 
После подписания Молотова-Риббентропа польская газета "Муха" поместила прозорливую карикатуру: сидит Сталин на троне, на тужурке-сталинке – пятиконечная звезда, нос – вдвое длиннее оригинала, позади зубцы Кремлёвской стены, под стеною – киргизы в будёновках. Перед троном колени преклонил Риббентроп, а за троном широко улыбается Молотов. Подпись гласит: "Сталин: - Ну вот, Риббентроп, мы подписали твой пакт. Поцелуй нам теперь ручку, а что дальше делать – там подумаем".

Долго не думали – поделили Польшу по линии Керзона: к Украинской ССР присоединили Восточную Галицию. Потом ещё отобрали у Румынии Буковину, а у разделённой Чехословакии – Закарпатье. И впервые возникла Соборная Украина – живой памятник Русской Идее собирания земель.

То-то во Львове шутят: надо бы нам поставить памятник Сталину и написать: "Собирателю Украинских земель". Если отбросить долю шутки, то это так и есть. Впервые в истории были собраны в одно государство все (или почти все) украинские земли. Насчёт "почти" – речь идёт об операции "Висла".

Операция "Висла"

Иль ворон заклюёт орлов,
Иль потечёт обратно Висла?
(О.Э.Мандельштам)
 
 По окончании Второй мировой войны поляки, во всём уже покорные освободителю, ещё уговаривали вождя всех племён и народов оставить за ними Львов:

- Ясновельможный товарищ Сталин, у нас полная згода на вшистко, то бишь, на всё согласны. Львув есть однако же наш. Нех товарищ Сталин помыслит: Львув нигды не был российким городом.

- Так-то оно так, - пустил колечко сизого дыма из трубки вождь. - Но подумайте, товарищи поляки: Львов не был, а Варшава была.

Замолчали польские товарищи, потупились. А Сталин им, уже утешительней:

- Я бы и отдал, да Хрущёв не захочет, а, Никита? Что ты с ним поделаешь… Упрямый хохол.

Улыбнулся лукаво Сталин, улыбнулся польщённо Хрущёв, улыбнулись невесело товарищи поляки. Хотели уходить. А вождь задержал их жестом, поглядел задумчиво на рубиновую звезду за окном, докурил трубку, вздохнул:

- А товарищу Гомулке вот что посоветуем: соберите-ка вы украинское население… западнее Буга на 100… нет, лучше на 200 километров и заселите им ваши новые территории, там, за Вислой.

И показал на карте трубкой: откуда и куда. Приободрились поляки. А вождь им:

- То-то: думаю, возражений не будет.

Так началась операция "Висла"[45].
 
Вероятно, Сталин сам не понял, что совершил, соединив Украину. Возникла нация, или, как тогда говорили, социалистическая нация об одной голове и о двух сердцах. Галичина телом, душою и помышлением принадлежит Западу (только не опостылевшей Польше). Там нет Украинского Фронта, там есть "визвольні змагання" – национально-освободительная борьба против Польши, против СССР.

Напоминаем: Украинский Фронт разворачивается в головах и сердцах людей, а именно: восточных украинцев, русских украинцев, украинских россиян, где бы они ни жили: в Киеве, в Москве, в Сибири, на Дальнем Востоке, в Казахстане, в "дальнем зарубежье".

Перед украинцем всегда стоит выбор. Украинец всегда стоит перед выбором.

И непонятен этот выбор галичанам. Они и называли Украиной именно Украину Восточную – всё то, что в Российской империи. Так и говорили сто лет назад о "cхидняках": они с Украины. Есть и фамилия западенская: Українець.

И если этот "українець" понимает себя русским, т.е. лично воплощает Русскую Идею, галичанин говорит: перевертень. Что значит буквально "перевёртыш", а по-настоящему – "предатель". А украинец российского вектора, когда сталкивается с неразбавленным патриотизмом галичан, говорит раздражённо: фашисты бандеровские. А украинец западного вектора восхищается галичанами и говорит: вот она, настоящая Украина. И повторяет со вздохом галичанское речение: "Видно, всей Украины только 3 области осталось: Львов, Тернополь да Ивано-Франковск". И каждый прав. Потому что правота – дело сердечное: кто что любит, сердцу не прикажешь. Иное дело правда. Правда едина – правду знает Бог.

А каково жить государству с этакой полярностью? А ничего, можно жить: внешне тихо-мирно, внутренне "несмотря на кажущееся благополучие" – пока "есть начальство", пока сильна империя. А каково жить, когда не стало империи? А так: либо разорваться, либо – чья перетянет. Но это уже – IV Украинский Фронт.

А пока тов. Сталин ещё только роет окоп. Западная Украина – проглоченная Советским союзом бомба. Долго тикала и взорвалась через 50 лет.

Это и есть итог Третьего Фронта.

Любимая столица
 
Є теплі на світі і світлі слова,
Із них найсвітліше – це слово Москва.
(П.Г. Тичина)
 
Як тебе не любити,
Києве мій!
(Т. Повалiй)
 
1964: дремлет Украинский Фронт. Идёт на Красной площади праздничная демонстрация трудящихся, а в Киеве транслируется. Спрашивает 6-летний мальчик:

     - Папа, папа! А почему поют по радио: Москва моя, ты самая любимая, а про Киев так не поют?
     - Киев тоже любимый… но не самый.
    
1994: полудремлет Украинский Фронт, а Украина-то с Россией уже взаимно незалежные. Тот же сын – тому же отцу:
     - А помнишь, батя, как ты мне объяснял про Москву и Киев?
     - Хм… ну, признаю: ошибался.

IV Украинский Фронт (с 2004)

Начало:            Оранжевая революция
Завершение:    ?
 
Начало IV Украинского Фронта не совпадает с началом государственной независимости Украины и с распадом СССР.

В чём диалектика:

• распад Союза обусловлен, в частности, украинским сепаратизмом, приведшим к независимости;
• отделение Украины обусловлено распадом Союза.

Получилось очень похоже на 1917 год: начальство ушло, а свято место пусто не бывает. И вместе с тем непохоже: местное-то начальство не ушло. Привстал на минуту с кресла главный идеолог КПУ Леонид Кравчук, затем снова сел, глядь, а кресло-то уже президентское.

Уважаемые сограждане, как вы уже знаете, нам предстоит референдум по вопросу о государственной независимости. Кто голосует против независимости, тот, должно быть, хочет быть зависимым. Тогда вопрос: а от кого зависимым? Ни одно из соседних государств не предъявляет никаких претензий на Украину. Итак – независимость… Независимость не означает изолированности. Мы будем крепить и развивать равноправные и взаимовыгодные отношения со всеми народами, прежде всего, с наиболее близкой нам Россией…

С такими словами обратилось правительство Украины к народу – да не по радио, не по телевизору, а в письме, которое граждане УССР в какое-то из сентябрьских утр 1991 обнаружили у себя в почтовых ящиках. Заметим, что независимость уже принята Верховной Радой УССР, и на следующий день было получено поздравление с независимостью от президента России Бориса Ельцина. Российская Дума к тому времени уже провозгласила независимость России. И хотя Михаил Горбачёв, недавний форосский узник, метался в это же время из республики в республику, заверяя всех, что Советский Союз и не думает распадаться, что всё это глупости, что кто это только придумывает? Да Союз, если хотите знать, крепок чуть ли не как никогда! И Ново-Огарёвский процесс у нас пошёл, и будем мы теперь называться не СССР, а ССГ – Союз Суверенных Государств!

Литературная Газета ворчала, дескать: что за название ССГ? – какая-то неприятная соска! – то ли дело СССР: звучное, славное, зовущее. Спросим себя: так ли благозвучна аббревиатура СССР? ведь "эс" и "эр" по-русски лучше рядом не ставить, не так ли, читатель? Все, конечно, привыкли, принюхались за семь десятилетий, а вот проснулись одним – уже декабрьским – утром того же 1991 года, - мать честна!: и Украина, и Россия, и Белоруссия, и Грузия, и Армения, и Казахстан, словом, все 15 сестёр сидят по национальным квартирам, а ЖЭК закрылся: нет СССР.

Все поздравили друг друга с независимостями, заключили на всякий случай новый союз (уже с маленькой буквы), в смысле - Содружество Независимых Государств, да и стали жить-поживать, добра-лиха наживать. Не особенно даже друг на друга шипели: чего ж тут шипеть, когда каждый каждого признаёт. Ельцин говаривал: "Каждое утро просыпаюсь, ещё и не похмелился, а сам думаю: что бы ещё такое сделать для Украины?"

Но уже тогда, в 90-е годы, иные чуткие журналисты стали ощущать: хребет Союза – это союз между Великой и Малой Русью.

Но Российское государство истину эту вспомнило уже в XXI веке, при Путине: союз между Великой и Малой (и Белой, конечно) Русью – хребет Великой России[46]. Чуть Великая Россия вспрянула ото сна, растерянно бормоча: а где же моя Русская Идея? А что же мои незабвенные враги – Америка-Европа, жидомасоны, мировое правительство? А вот они – никуда не делись! Ну, стало быть, жизнь налаживается…

А то что же? – словно бы смолкла Русская Идея, кричали о ней одни "красно-коричневые", да кто их тогда, в 90-е слушал? Стал народ вдруг изменником самому себе. Приезжали западные гости – а гость мало гостит, да много видит – и рассказывали потом сочувственно: "главное чувство русских теперь – стыд". Имелся в виду стыд не за крушение, не за поражение, а за всё, что вчера считалось похвально-геройским, да чего там – за всю Российскую историю. Решили русские, что есть у человечества общечеловеческие ценности, что ценности эти – свобода слова, творчества и предпринимательства, индивидуальность, собственность, комфорт, право на инаковость – а отнюдь не соборность, бескорыстие и самоотвержение во имя светлого будущего. Русская Идея не уснула, но словно надышалась из газового баллончика европейских свобод.

И носилась слепо-опьянённо над мутными водами поздней весны. Что бывает весной? Ответил русский поэт:
 
Вонь, грязь – весной я болен.[47]
 
Отозвался другой русский поэт:
 
Она сера и неумыта,
Она развратна до конца.
Как свиньи тычатся в корыта,
Храпит у моего крыльца.[48]
 
     И подпел им третий – да хоть тридцать третий:
 
Все пленники Венерины –
Разносчики болезней –
Открыто и уверенно
К твоим устам полезли.[49]
 
Тает снег, размерзается в лужах неубранное прошлогоднее дерьмо, заваривается гриппозный вирусняк, орут стервозно коты… - и констатирует классик:
 
     Суровою зимой я более доволен,
     Люблю её снега…
 
И грозится весне декадент:
 
     Но посмотри, как сердце радо!
     Заслонена снегами твердь.
     Весны не будет – и не надо:
     Крещеньем третьим будет – Смерть.[50]
 
И грезится продолжателю
 
     Парк снеговой,
     Вкованный в панцирь
     Смертным багрянцем
     И синевой.[51]
 
И без всяких поэтов льдисто формулирует российский мыслитель[52]: "Россию надо…" И подтверждает компетентно государственный муж[53]: "Именно, Россию надо подморозить, иначе она сгниёт".

И циклически отражается вышеприведённое в завершении 90-ых. И уже едет из Великого Устюга великий деятель русской истории, герой сказок и песен, генерал-победитель, новогодний даритель, скульптор, гравёр, анестезиолог и главный консерватор – дед Мороз. И ударяет ледяной палицей, хоть с неё давно уже каплет. Было время – умел он даже мамонта на десять тысяч лет сохранить, неужели теперь ничего не выйдет?
 
Только нынче нам петь по годам:
Уже падают листья, мадам…
 
Так-сяк наступают заморозки, реконструируются выставки ледяной сульптуры, восстанавливаются сокрушённые памятники, мелькает прóклятое вчера имя Сталина, выдворяются евреи-олигархи, прячутся вновь по малинам всевластные вчера рекетиры, замиряются гордые горные абреки, вспоминаются позабытые замыслы: евразийство, имперство, собирание земель. И звучит уже где-то школьно-армейское "дисциплинка", и радуется бессмертный ветеран твёрдой руке с ремешком.

А тем временем уверенно крепнет другая мировая империя – Америка. Миротворствует хозяйственно на Балканах, стращает старушку Европу жупелом исламского терроризма, перенимает советскую эстафету в несгибаемом Афганистане, вот-вот повесит злодея Саддама и щедро берёт под крыло осиротевших вассалов Москвы.

Вот тут и грянул IV Украинский Фронт. На его примере легче всего понять явление Украинского Фронта в целом. Битвы на этом фронте пока, слава Богу, бескровны[54], и тем яснее его сущность: цивилизационный выбор совершается не на географической карте, а в умах и душах. Партии наперебой объявляют о своём векторе, на другой день незаметно меняют его, как тот флаг на киевской каланче при Втором Фронте, - и никого на Украине этим не удивляют. Разве что российский телезритель пожмёт плечами: этот же, кажется, был вчера за нас? А сегодня уже что-то вякает про НАТО! Что за правительство, что за народ! О хохлы, вероломство вам имя.

А что за народ? Тот же, что и при Богдане Хмельницком, при Иване Мазепе, при всех правителях и фронтах:
 
Та нехай собі як знають,
Божеволіють, конають,
Нам своє робить![55]
 
Что казацкой державе до Русских Идей и Петровых планов! Украинская Верховная Рада – та же Запорожская Сечь[56]: написать письмо султану (нехрещений лоб, мать твою хлоп) – всегда пожалуйста, заключить договор с тем же султаном через два дня после Переяслава – а что ж, султан добрый союзник: глядишь, против москаля поможет.

Шумит и дерётся Сечь, не смолкает фронтовая канонада. Настолько не смолкает, что и соседям слышно. И говорят соседи: "Разорвёт их скоро. И то сказать: ведь не одна, ведь две Украины".

Ну две – а вы только заметили? Но и одна: вон как в 1990 году – ещё при СССР! – живая цепь Львов–Киев из 3.000.000 человек взялась за руки, чтобы утвердить единство. Был этот славный акт посвящён годовщине Злуки[57] - объединения Симоном Петлюрой Украинской Народной республики с Западно-Украинской Народной Республикой в 1919. И тогда, в 1990, пока ещё не рванул IV Фронт, такую же цепь могли бы сомкнуть от Киева до Харькова, а может быть, и до Донецка. Но не от Донецка до Львова.
А вот в ноябре-декабре 2004 впервые при Незалежности официальный человек прямо с трибуны разгласил тайну двух Украин: есть линия Львов-Киев, вся в оранжевых бантиках, и есть линия Харьков-Донецк, вымазанная углем и шахтёрским потом, и у них – ни одной общей точки.

Этим человеком был харьковский мэр Евгений Кушнарёв – рыцарь восточного вектора при IV Фронте, ныне покойник. Этот защищал единство с Россией.

А рыцарь западного вектора при IV Фронте – Виктор Ющенко, ныне президент. Этот рыцарь защищает единство с Западом[58].

И оба эти рыцари – схидняки. Ибо Украинский Фронт именно здесь.

Ибо у каждого вектора – свой рыцарь без страха и упрёка, свой Дон Кихот. Остальные – санчи-пансы:
 
Нам своє робить!
 
Но на фронте все санчи-пансы, все швейки – бравые солдаты. И приходит на Четвёртый Фронт всё больше воинов. Потому "ще не вмерла" в Украине Русская Идея. А "незалежность" – живое её отрицание. Потому что Русь без Русской Идеи – Украина – для Русской Идеи немыслимо-возмутительна. Потому что чуть не треть россиян – родом украинцы, даже кто на другую треть татарин, на третью – славяно-финн, а на остальную – всечеловек.

Да и то принять во внимание, что не допускает московский евразиец и самой возможности существования жизни вне Русской Идеи: "Бумажно порвавшие с нами республики Союза никогда не в силах будут достичь третьей геополитической скорости, чтобы преодолеть притяжение России".

А тем временем разрывается-укрепляется государство Украина, и рано подводить итог губительности-созидательности для неё Четвёртого Фронта. Всё с пылу – с жару, во все глаза не глянешь. 

9. МАЗЕПА

ВЫБОР

Без милой вольности и славы
Склоняли долго мы главы
Под покровительством Варшавы,
Под самовластием Москвы.
Но независимой державой
Украйне быть уже пора:
И знамя вольности кровавой
Я подымаю на Петра.
(“Полтава”, А.С.Пушкин)
 
Призывает Иван Мазепа в гетманскую резиденцию в Батурин трёх полковников и спрашивает:

- Посылать ли мне к шведскому королю или идти на соединение с московским генералом?

Те отвечают:

- Немедленно же посылай, батько, к шведскому королю и проси его о протекции. Но, батько, чего нам ожидать от этой протекции? На каком фундаменте заложил ты всю эту махину?

И стоит за плечами седого гетмана назримая старшинам-полковникам Русская Идея – скульптурная, классицистическая, аллегорическая в образе Минервы с мечом и в шлеме:

- Ты что задумал, гетман, слуга государев? Ты кому клялся-присягал, крест целовал? Думаешь, Петру? Ошибаешься. Мне ты присягал – Русской Идее. Мне что Пётр, что Иван – одинаково слуги. Только в разных званиях.

Молчит, хмурится гетман. Слышит Русскую Идею молодой генеральный писарь Пилип Орлик, слышит, отмахивается:

- Не преклоняй уха, батьку, к басням бабьим. Что она тебе – мать родная или, может, кума-полюбовница? А хоть бы и так – негоже казаку, да гетману ещё бабу московскую слушаться!

Так-то так, думает гетман, да баба-то с мечом в руке. И с крыльями. И богиня. Не послушаюсь – тогда как жереб ляжет: побьёт Карлуха Петруху – быть и мне на коне, а падёт Карлуха – волочиться мне за хвостом коня Петрова на верёвке.

Рассердился гетман от такой перспективы, закричал на казаков:

- Рано вам знать об этом государственном решении. У меня одного по милости Божией больше разума, чем у вас всех. У тебя – как там тебя? – разум уже устарел, а у тебя, Орлик, он ещё молод, не орёл ещё. А я-то старая искусная ношеная птица. А к королю шведскому сам знаю, когда посылать. И посылать ли.
 
. . . . . . . . .
 
Сидит Мазепа на царском пиру в Киеве. Напился князь Александр Данилович Меншиков, схватил за руку Мазепу, притянул к себе и на ухо ему громогласно:

- Ну что, гетман, одних врагов побили, а теперь и этих пора.

И ухмыльнулся на старшину и полковников. Хотели уже бежать старшины с полковниками, чтобы чего лишнего о себе не услышать. А гетман им рукою машет:

- Стоять! Всё знать!

И отвечает Меншикову:

- Не пора[59].

Удивился выразительно Меншиков, будущий генералиссимус, будущий берёзовский ссыльный:

- Как так не пора? Лучшей нет поры. Сам Царское Величество здесь. И главное – его армия тоже здесь. Помнишь, как в Москве стрельцов? Один день – один топор – 21 голова!

И по голове гетмана погладил. Помолчал Мазепа, так отвечал:

- Ещё внешней войны не кончили, а ты уже внутреннюю объявляешь.

Внимательно посмотрел Меншиков на Мазепу:

- Ты ж у нас такой верный, как никакой гетман сроду не бывал. Все поколения тебя после этого будут знать, имя твоё прославлять и ублажать: ты ж один такую пользу государству Российскому учинил.

Тут сам Пётр привстал и Меншикова по губам:

- Пресеки разговор.

Сел на место и кулак любимцу показал.

И думает Мазепа: "А я бедный и не знаю, что князь Александр Данилович яму под меня роет! Публично просил у государя Черниговского княжества, а это прямой мост к гетманству. Опять таки: послал его царь на Волынь с кавалерией, а меня поставил под команду его светлости. Да пусть бы ещё под Шереметева – всё же человек великоименитый и от предков заслуженный, а то Меншиков, который смолоду в Китай-городе пирогами торговал. А уговорился со мною выдать за племянника моего Войнаровского сестру свою, я жду несколько лет, племяннику другой невесты не сватаю, напоминаю, наконец светлейшему об уговоре, а он – на тебе: нельзя теперь, сам царское величество уже на мою сестру глаз положил". Сердится Мазепа, задумывается.
 
. . . . . . . . .
 
Вернулся гетман в Батурин, снова созвал старшин-полковников:

- Ну что же: посылать за королём шведским, или нет?

А те в ответ хором:

- Да ты ж уже нас спрашивал, батькo. Сам знаешь: изменил казакам царь московсий: крепости свои на нашей земле строит, вольности исконные отменяет, правый берег Украйны ляхам воротил.

А Русская Идея – уже в платье длинном, в накидке соболиной, сама большая, грузная и уже не Минерва-девственница, а великая царица Фелица, влекуще усмехается:

- Так вот, что тебя тревожит, дурачок! Знай же: сегодня отдал Пётр Правый Берег полякам, а завтра – лет через 70 – заберу я у них не токмо что Берег Правый, но и и всю Речь бывшую Посполитую, и король польский наложником под меня ляжет. Но и вас не обижу: будете у меня в графах-князьях-генералах-фаворитах державой править. Не упускай, дитя, исторической перспективы.

Не слышат, шумят казаки:

- Для чего ж батько Богдан – не тем будь помянут – москалям Украйну отдал? Чтоб теперь казаков не по Переяславскому договору, а то и не по договору, в запредельные Лифляндии чёрт-те с кем воевать посылали? Оттуда вернулся едва ли каждый десятый…

Плюнул насмешливо генеральный писарь Орлик:

- Тю, дурни запечные! Не чёрт-те с кем, а со славным королём шведским. В союзе со шведами будем – так вы и при них это ляпнете? Смотрите, панове-товарищи, громада казацкая, как со храбрыми шведами договоримся: они нас от москаля боронят, а мы помогаем трохи. У нас держава самостийная, от короля только малость залежная, а от царя будет уже совсем незалежная – оцените! Законы свои, гетман свой [приосанился Мазепа], земля-вода, все угодья – наши. И дани платить никому посторонеему не будем…

Встал пожилой козак, ус покрутил скептически:

- Так пане генеральный, но что-то оно мне напоминает…

Другой казак, постарше:

- Точно во сне видел: было уж такое в Украйне. Может, кто напомнит, а, хлопцы, на что оно похоже?

Лесом-бором зашумели казаки:

- Похоже, похоже!

И совсем уже старый полковник, сивый, как голубь:

- Кх-кх, сынки, а то ж я ещё джурой[60] ходил, а пан Богдан-Зиновий Хмельницкий такую же грамоту московскому царю подписал. Как теперь помню – в Переяславе дело было, а?

Горячится Орлик:

- Ты хоть и старый, пане, а знаешь, москали кажут: стар кобель, да не батькой звать. Я ж вам про что битый час толкую? То был неправильный договор. По тексту верный, а по делу – неправый. Потому что с москалём подписанный. Москаль тебе что хочешь подпишет, а завтра скажет: филькина грамота. А Швеция – государство европейское, и там по-рыцарски, а не по-ордынски. Король слово сдержит.

Насупились казаки, думают: ой, сдержит ли?

- Сдерживает, настаивает генеральный, - и знаете ли – почему?

Тут сам гетман из-под усов:

- Почему?

- А потому сдержит, - торжествует Орлик, - что Швеция-то за морем. Ляхов она подмяла – так и спасибо. А Украйну заграбастать – лапы не дотянутся. Это ж тебе не москали долгорукие. Будем со шведами на равных. Почти.

Всё не решается окончательно Мазепа. Покосился на Русскую Идеи: а она чего скажет? Смотрит – а нет уж возле него Русской Идеи. Отлетела. Ну, и решился Мазепа. Тем более – горланят казаки:

- И пусть бы воевать посылали – война всё-таки казацкое дело. А строить на холодных болотах его новую столицу на казацких костях – это как? Посылай, батько, к шведам.

А про себя и подумали: а то тебя и самого царь публично за усы таскает!

Всё услышал про себя Мазепа, а вслух проворчал для остраствки:

- Вы не советуете, а только обо мне переговариваете, чёрт вас побери! Вот как возьму Орлика, да поеду с ним к царскому величеству, да доложу про ваши злоумышления – он мне быстрее поверит. И если ты, Кочубей, генеральный судия, или ты, полковник Искра – я только например – вздумаете со мной в дурачки играть, то – вспомните полковника Симеона Палия. Тот тоже с гетманом поигрывал, а теперь на Сибири ведмедей пасёт. И это ещё милость. Знаете небось, как в Моске мы с царским величеством стрельцам головы рубали? Так ото ж.

Искрой Кочубей с Искрой перемигнулись, и тут же потупились:

- Да что ты, батьку…

Молчат страшины-полковники. Поуспокоился гетман, усы погладил:

- Ну так посылать или нет?

- Посылай, посылай, батько! Ещё до завтра посылай.

Хмыкнул гетман, усмехнулся:

- Так отож! Орлик вон у меня уже целый устав составил: как со шведами дружить, как налоги платить, как пенсии получать, кому во главе стоять, каким образом казну делить, о нашем суверенитете, ну и о правах казака.

Подивились седые полковники:

- Это что ж за бумага такая? Век живём – не слыхали.

Тут им Орлик, генеральный писарь:

- Не одни вы, паны-братья, не слыхали. Ещё во всей Европе – а тем паче в мире – не видали такой бумаги. Это конституция называется. И она у нас уже есть. А в Московщине хорошо, если лет через двести появится.

Тут и послал гетман к шведскому королю. А сам думает:

- Дьявол его сюда несёт! Все мои интересы перевернёт, войска великороссийские за собою внутрь Украйны впровадит на последнюю её руину и на погибель нашу.

Вещим оказалось карканье старой ношеной птицы[61]: 

Сон Мазепы

И мчится Мазепа по лесостепи, по Дикому Полю вместе с королём.[62] И перемахивает реки в сторону турецкой Молдовы. Заночевали в шинке жидовском под Галацом. Не спится гетману, такое видится: привязали молодого Ивана Мазепу к конскому хвосту, выстрелил в небо из пищали друг вчерашний пан Фальковский – как понесёт конь хозяина: головой по пенькам, боками по кочкам, ликом по праху – скорее домой. Стал конь у Иванова дома, отвязали пана слуги, кровь отёрли, костоправы кости вправили. Полежал молодой Иван, да и ожил. А не отбивай, казак, чужих жён! Видит дальше: привязал правой рукой Меншиков персону-куклу старого гетмана Мазепы ко хвосту конскому, а левой тем часом Батурин подпаливает, а не шути, черкас, с Белым Царём! Подождал Меншиков, пока Батурин догорит, пока всех там перережут-передушат, левую руку освободил, пистоль достал: хотел уж над ухом коня бахнуть. А Пётр бровью поводит: постой, Алексашка, его ещё наградить надо. И вешает орден на шею кукле-персоне – но уже не Андрея Первозванного, не Князя Римской империи, нет – велит отлить из чугуна орден Иуды Предателя, на шею цепляет, в глаза персоне плюёт. И сам у Меншикова пистоль отнимает.

Схватывается с лавки беглый гетман, а тут его смерть стоит, молчит, смотрит, косу точит. Крикнул гетман во сне: - Эй, жид, подай мне коня самого быстрого. – Ой, пане, да где ж у меня самый быстрый конь? – Уж ты достанешь! Вскочил – поскакал в Галац Молдавский. Проснулся беглый король Карл: - А где мой слуга и союзник? Корчмарь ему: - Ой, Ваше Королевство, он свою смерть видал - ускакал. Удивился король, во двор вышел: - Эй, смерть Мазепина, ты здесь? – Здесь я, Ваше Королевство! – Что же ты пришла за ним в неурочный час, да ещё в придoрожную корчму? Гетман всё-таки. Мой слуга и союзник. Косою качнула Мазепина смерть: - Я сама слуга: велено встречать гетмана завтра в Галаце после вечерни.

АНАФЕМА

Там тяжёлый колокол Мазепы
Над Софийской площадью гудит.
 
(А.А.Ахматова)
 
Раз в год анафемой доныне,
Грозя, гремит о нём собор.
 
("Полтава", А.С.Пушкин)
 
В 1869 году царь Александр ІІ посетил Михайловский Златоверхий монастырь в Киеве, ктитором которого некогда был Мазепа. Император подивился тому обстоятельству, что в этом храме за одной и тою же службой в день Торжества Православия молятся о упокоении души гетмана, и тут же анафематствуют его в числе еретиков. Молиться о упокоении перестали. Проклинать не перестали.

Есть в Киеве улица, ведёт она к Лавре. Называлась некогда Николаевской по имени бывшего там храма. Затем звалась Ивановской – после того, как гетман Иван Мазепа отстроил лежавшую в руинах Лавру. Назвать улицу прямо Мазепинской было невозможно, как невозможно было при царе улицу Тарасовскую назвать прямо Шевченковской, а Паньковскую – прямо Кулишовской. В советское время она называлась улицей Январского восстания[63]. В разгар IV Украинского Фронта по инициативе президента-националиста Виктора Ющенко переименована в улицу Ивана Мазепы, что вызвало восхищение национально свидомых жителей Украины и возмущение большинства прихожан Московского патриархата на Украине. Первые говорят о заслугах Мазепы перед православной церковью, перед тою же Лаврой, вторые усматривают в этом кощунство.

Так было и при II Украинском Фронте. 10 июля 1918 года на площади перед Софийским собором впервые за 209 лет служили панихиду по Ивану Мазепе. Митрополит Антоний Храповицкий, будущий основатель Русской Православной Церкви Заграницей, сказал тогда, что он считает отлучение Мазепы неканоническим, что отлучения достоин скорее Пётр – главный враг православия, и что он, митрополит Антоний, принял бы участие в панихиде, если бы анафема была официально отменена патриархом. Но пока Мазепа проклят, никакой православный молиться о нём не должен.[64]

90 лет назад Антоний определил сущность сегодняшнего спора. Определил, но отнюдь не подытожил спор. Вопрос о гетмане оживает на каждом Украинском Фронте и будет стоять, покуда жива на Украине Русская Идея и стоит Украинский Фронт. Для кого "герой Украины", для кого "предатель дела Петрова", читай – Русской Идеи.

Так тому и быть, а третьему не бывать.

10. Полтавская победа – Полтавское поражение

 Что за дело было под Полтавой?
(В.Ф.Полищук)
 
Есть в мемориале Потавской битвы два памятника: "Шведам от русских" и "Русским от шведов". Теперь строится памятник погибшим под Полтавой казакам.

Будь он поставлен ещё при царе, воспринимался бы Россиянами однозначно: тем казакам, что были с Петром. Полтавскими властями воспринимался бы однозначно гордо: и тем, что с Петром (вслух), и тем, что с Карлом (шёпотом). Украинскими патриотами – опять-таки однозначно: памятник казакам, что пали в борьбе против Московщины. Нынешний украинский президент сказал: строится памятник героям (которые с Карлом) и жертвам (которые с Петром).

И неизменными остаются две оценки самой Полтавской битвы:
 
Несчастная битва 
Великая виктория
 
Поражение украинской армии на собственной земле 
Общая победа братских русского и украинского народов над иноземным захватчиком
 
На кону стояла судьба украинской государственности 
На кону стояла свобода славянских народов
 
Полтава закрыла Украине путь в Европу, превратив её в придаток империи 
Полтава расчистила путь для превращения России в европейскую силу
 
Полтава – расправа - растрава 
Полтава – слава – держава
 
И смена векторов на Украинском Фронте – теперешнем и будущем – не сокрушит памятник казакам, и будут приносить к нему венки и гости из Москвы, и гости из Киева, и гости из украинской диаспоры.

11. КОБЗАРЬ

І сурмить Україна: Тарас!
І шепоче дівчина: Шевченко...
("Журавлиння", Марійка Зів’яла)
 
На львовском интернет-форуме национально свидомые бойцы IV Украинского Фронта набрасываются на самого батька Тараса – не только за его временами русский язык, но и за... некоторую российскость. Например, заглянув в книгу галичанского писателя Тимка Падуры, Тарас наткнулся там на "Песню запорожца" и заворчал в том смысле, что её герой так же похож на запорожца, как он, Тарас, на китайского богдыхана.

Как не понять обиду галичан на "нашего Пророка и гения", которого они вовсю издавали и популяризировали в Австро-Венгерской Украине, в то время, как в Российской империи принимались циркуляры, ограничивающие употребление украинского языка, а если "Кобзарь" и издавался, то лишь в урезанном виде.

Однако критик Добролюбов писал о Шевченко как о русском народном поэте, дескать: какая разница, откуда русский – из Пскова или из Полтавы.

А поэт Некрасов написал на смерть Шевченко:
 
     Так погибает по Божией милости
     Русской земли человек замечательный.
 
Сам же Тарас Григорьевич не сказать, чтобы так уж ненавидел Россию. Но и нежности особенной к ней не испытывал. Как-то не ощущал. В "Кобзаре" читаем:
 
     Кохайтеся, чорнобриві,
     Та не з москалями,
     Бо москалі – чужі люде,
     Роблять лихо з вами.
     Москаль любить жартуючи,
     Жартуючи кине;
     Піде в свою Московщину,
     А дівчина гине...
 
И здесь дивчина и есть Украина, а солдат москаль – слуга Московщины. Заметим, что в "Кобзаре", этом Шевченковом диване[65], ни разу не встречаются слова "Россия", "Русь" и "русский". Только "Московщина" и "москаль". Один раз – "кацап". Родину же он зовёт то Украйной, то Украúной. Один раз – Укрáиной. Слов "украинец" и "украинский" "Кобзарь" не знает. А Московщина для него воплощена в петербургском Медном Всаднике:
 
А він руку простягає,
Мов світ увесь хоче
Загарбати. Хто ж це такий?
От собі й читаю,
Що на скелі наковано:
П е р в о м у – В т о р а я
Таке диво наставила.
Тепер же я знаю:
Це той  П е р в и й, що розпинав
Нашу Україну,
А  В т о р а я  доконала
Вдову, сиротину.
 
Супруга Николая 1-го, принявшая участие в выкупе Шевченко от пана, изображена в поэме "Сон" с беспощадным презрением. Говорят, что сам император, читая „Сон“, весьма веселился и ничуть не обиделся на свой карикатурный портрет, но так прогневался за жену, что немедленно упёк сочинителя в солдаты. Российское царство, его цари и царицы для Шевченко – однозначные чудовища. А его панславизм был вовсе не тот, что в Москве у Хомякова и Аксакова, а тот, что в Праге у Коллара: "Из Руси отлил бы я голову, телом были бы Ляхи, плечами и руками Чехи, Сербию разделил бы я на две ноги, меньшие ветви, Вендов, тех и других Лужичан, племя Хорватов, Силезцов cделал перстами. Словаков растопил бы я в одежду и оружие. Перед сим божеством вся Европа пала бы на колена, и оно, облаков превыше, одним шагом своим поколебало бы землю"[66].

Вот и Тарас пишет в предисловии-послесловии к поэме "Гайдамаки": "Нехай житом-пшеницею, як золотом покрита, нерозмежованою останеться навіки од моря і до моря – слав’янська земля". Заметим, что сама поэма – весьма свирепый эпос об антипольском восстании. Но с мечтою об этом славянском рае Кобзарь, будучи "в доброму гуморi2, обращался именно к полякам, готовый им – и своим – всё простить:
 
Отак-то, ляше, друже-брате,
Неситії ксьонзи, магнати
Нас порізнили, розвели,
А ми б і досі так жили.
Подай же руку козакові
І серце чистеє подай!
І знову іменем Христовим
Ми оновим наш тихий рай.
 
Но что поделаешь – прожил человек в Московщине большую часть жизни, волей-неволей заговорил по-московски и по-московски же написал дневник[67] и повести. Но Русской Идеей так и не вдохновился.
А если украинец, живущий в России, не становится носителем Русской Идеи, то не быть ему и русским, а быть по гроб инородцем. Не по крови, а по выбору. Такой выбор – удел немногих. Потому большинство украинцев хотят стать и становятся в России великороссами. А от Украины остаётся у них "комплекс малоросса" – стремление по капле или сразу выдавить из себя "хохла".

Не всегда так было. Ещё в XVII - XVIII веках украинцы являлись в Москву иноземцами-учителями: обучали древним языкам, философии, богословию, стихосложению – всем славяно-греко-латинским премудростям. "Бывало, что и учеников призывали с юга. Это было прямое переселение южноруссов или "черкасс"; на Севере оно часто так и воспринималось, как иноземческое засилие. В истории духовной школы Петровская реформа означала именно "украинизацию", в прямом и буквальном смысле"[68]. На природных московитов просветители поглядывали усмешливо, как на дикарей, которых ещё долго отёсывать, чтобы хоть говорить научились как в Киеве. Отёсывали-отёсывали, пока не перетесали настолько, что уже через век новые пришельцы с Украины уже не были в России чужеземцами, а стали просто провинциалами, поспешно рядящимися в столичное.

Ох и не любил Тарас выслужившихся в столице земляков-перевертней[69]:
 
     Україно! Україно!
     Оце твої діти,
     Твої квіти молодії,
     Чорнилом политі,
     Московською блекотою
     В німецьких теплицях
     Заглушені!.. Плач, Украйно!
     Бездітна вдовице!
 
Т.е. цветы Украины, облитые московским чернилом и заглушённые московскими же плевелами, погибают, осиротив мать Украину.

Ну и кроме того, не в характере Тараса взять да влюбиться в Россию. Был он не влюбчив, а можно сказать, вненавидчив. И право, не стоило бы галичанам слишком серчать на "батька": такой уж у него был нрав – жидов не любил за еврейство, ляхов – за католичество, москалей – за империю, своих – за приспособлядство, а всех сразу – за всякое не чуждое им человеческое:
 
Мені здається, я не знаю,
А люде справді не вмирають,
А перелізе ще живе
В свиню абощо та й живе,
Купається собі в калюжі,
Мов перш купалося в гріхах...
 
     Правда, в другом настроении у Тараса Григорьевича то:
 
Хрущi над вишнями гудуть, -
 
a то:
 
Хлюпочуться качаточка
Помiж осокою.
 
Прямо как о нём писал Достоевский: "Он был сентиментален. Он был зол и сентиментален"[70].
    
Скажут:

     - Ну, ладно, это его личные особенности. А при чём тут Украинский Фронт?

Скажем:

     - Ну, допустим, ни при чём! Но отчего же лет битых полтораста так ведётся, что где об Украине – там и о Тарасе?

Иные говорят даже: несправедливо к неньке, что такой при ней батько. Люди это чувствуют.

Авторам случилось застольничать со старым учителем из Гадяча, который так и объяснял школьникам, что Шевченко – фигура вымышленная. И приводил доказательства: день рожденья Кобзаря – 9 марта, день смерти – 10 марта. Только сутки прожил крепостной младенец, окрестить его успели Тарасом, а крёстным родители пригласили своего пана Энгельгардта. Был тот пан большой затейник и стихотворец. И выдумал он, что Тарас не умер, а стал панским казачком, увлёкся рисованием, учился в Петербурге, выкупился на волю и сочинил книгу „Кобзарь“. А на самом деле пан её сам и сочинил. Школьники спрашивают:

- Как же так, Марко Степанович? А письма, а дневники, а воспоминания современников, а музеи, а могила в Каневе?

Махнёт рукою седой учитель:

- Могила могилой, её не будем трогать, хотя – кто ещё там зарыт, науке неизвестно. А картины с письмами и мемуарами – это всё литературно-художественная мистификация. В ней участвовали трое талантливых людей: сам пан Павло Энгельгардт, поэт Василий Жуковский и художник Карл Брюллов. Это в Петербурге тогда модно было. Другие трое Козьму Пруткова придумали, и тоже с портретом, с мемуарами, с похоронами, даже со спиритическим сеансом. Но скажу вам в утешение: нашего придумали раньше. И Украина, вообще, во многом опережает Россию.

12. ГОРЕНКО-АХМАТОВА

Юпитер, ты сердишься…
 
Анна Ахматова[71] родилась в Одессе, училась и венчалась в Киеве, потом стала царскосёлкой, петербуржанкой и даже Анной всея Руси[72]. На Украину она больше не возвращалась и своё украинское происхождение гневно замалчивала: не дай Бог кто-нибудь вспомнит её урождённую фамилию Гóренко. Напрасно вздыхал по ней за океаном украинский националист Евген Маланюк. В посвящении Анне Ахматовой (Ганнi Горенко) это "Горенко" превращается в "горенько"[73]
 
Змарнувала, спопелила
Сніжно-білі свої крила.
Скорчилось і почорніло
Серденько твоє.
Рідна, бідна, смертно-біла,
Ти замовкла й заніміла.
Сестро мила,
Сестро біла,
Горенько моє!
 
Но не долетали эти стенания до слуха Ахматовой. Говорила так: "Не полюбила я ни тот край, ни тот язык". Когда верная клевретка и мемуаристка Лидия Чуковская заикалась Анне Андреевне о Шевченко, приравнивая его к Мицкевичу, та молча отворачивалась. Вспоминала: "Едет в Черниговской губернии панский эконом в коляске и в красных перчатках, а 70-летние старухи его прямо в эти красные перчатки целуют. Это их польские помещики испортили. Не то в губернии Тверской – полное достоинство[74]". И самого Гоголя звала не иначе как хохлом.

Интересно, что псевдоним "Ахматова" взят Анной Горенко "от бабушки-татарки". Да ещё и сочинено происхождение от золотоордынского хана Ахмата, того самого, что стоял на Угре против московского князя.

И напрасен зов поэта-украинца:
 
Якби ж тобі білі крила,
То була б перелетіла
Там, де дзвін годину б’є.
Де Мазепа
Понад степом…
…Горенько моє!
 
Не прилетит. Непреодолим в украинце восточного вектора комплекс малоросса. Лучше уж татаркой. В общем, как обижалась Ганна Чубач:
 
За що ви, люба поетесо,
Так не любили мiй народ?
 
Нет, не украинский народ не любила Анна Андреевна, а подозрение в нерусскости. Скажут: да ведь и небыло подозрения, никто не считал Ахматову хохлушкой. Это и с образом её никак не вяжется. Поэзию "царскосельской музы" при её жизни причислили к воплощениям русской славы. Русская Идея в лирике Ахматовой – сама собою подразумевается. Без выпячивания и подчёркивания, а просто, как воздух. Потому и неприятно такому человеку признавать в себе начало другой Руси, которая тем и другая, что без Русской Идеи. Татары – это иное. Они для Русской Идеи – отцы посаженные и бабки повивальные. Да кабы и не так, это всё же интересная экзотическая примесь.

Как Пушкина 200 лет зовут африканцем, а был-то он им на осьмушку. А на другую осьмушку – немцем, но так его не зовут. Немец – скучно, эфиоп – романтично. Любое блюдо украсится на вкус острой приправой. Но одна приправа без блюда – это чистокровный африканец, который никаким Пушкиным ни в каком сне не станет.

Так и к Ахматовой Анне пришла однажды Ахматова Раиса, дагестанская поэтесса, да так уж извинялась, хочется сказать по-украински: "бiдкалась", что носит фамилию великой современницы. А у великой-то современницы это лишь приросший псевдоним, а настоящая Ахматова – Раиса и есть[75]. Но это – занудный документальный факт. А факт лирический – русский поэт Анна Ахматова. С татарской прикровью и с ханом Ахматом в прадедах. К Чему же ей хохлацкое "ко"?

И это – не только "личное" поэтессы. Когда украинец – здесь уместно "малоросс" – причащается Русской Идеи, он хочет быть великороссом – и только. Людям, припившимся к водке, не хмельно вино. Им требуется крепость, а не букетливое разновкусье сортов винограда.

Критик Жолтовский обнаружил вроде бы неожиданное сходство в характерах Ахматовой и Сталина. Оставим это уподобление на совести первооткрывателя. От себя же заметим, что Иосиф Виссарионович так же, как и Анна Андреевна не любила своего национального происхождения. С возрастом всё больше. Когда в 30-е годы сталинские льстецы-литераторы составили книгу рассказов о его грузинском детстве, вождь её негодующе похерил.

Особенно гневался на своё урождённое имя Сосо. Кричал на кого-то в телефон: "Шьто ещё зá Сосо?!" Много раз его играл в кино грузин Геловани, но когда русский актёр Алексей Дикий изобразил Сталина в театре без акцента, то заслужил за такую сценическую находку августейшую благодарность: "Товарищ Сталин благодарит вас за то, что вы правильно показали его человеком русской культуры". Любопытно, что и Анна Андреевна посмеивалась над этой его чертой: "Сплясали однажды корифею самый главный грузинский танец с кинжалами, а он и скавказил: я чéловек русской культуры, мне это чюжьдо".

13. РУССКИЙ ЧАСОВОЙ

Ленин сказал, что интернационализм русского заканчивается там, где встаёт вопрос об Украине.
 
Александр Блок, в радостном отчаянии приветствуя крушение Российской империи, достигает пика декадентского романтизма: гибель! И тут же ловит себя на том, что испугался отпадения Украины и Финляндии. И тут же делает себе за это выволочку: мне ли бояться распада?
 
Это вроде как часовой: не то что задремал, а только зевнул на посту, и тут же бодро вскинулся: да что это я!
 
А потому что:

"В сердце каждого человека должна быть внутренняя полиция" (Н.И.Пирогов).

14. Притча о двух яблонях

Взял один садовник два семечка из одного яблока. Посадил одно в саду, а другое бросил за забор в бурьян.

Выросла в саду яблоня, ухаживал за ней садовник, поливал, белил на зиму от зайцев, веточки прививал от голденов и снежных кальвинов. Выросла яблоня большая-пребольшая, да по всему саду ветки раскинула. Плоды приносила разнообразные: золотые, красные – и погрызть, и испечь, и на варенье, и на вино. И мальчишки за плодами через забор в сад сигали. И звали её – Слава Победителю.

А другая яблоня выросла за садовой оградой. Одичала без ухода. Росла как хотела, ни мала, ни велика, и тоже весьма плодовита. Плоды давала разные: когда сладкие, когда кислые, а все зеленоватые.

Взял тот садовник один раз лопату и пересадил свои яблони[76]. Садовую – в бурьян за ограду, а дичку – в средину сада. Окопал, окучил, набелил по колено, прививать-поливать стал. А ту, за оградой, запустил. И стали звать её – Горе Побеждённым.

Год проходит, 10 лет, 20 проходит. Трясёт садовник ухоженную дичку, собирает яблоки, грызёт, печёт, вино делает, домашним и гостям предлагает. Едят, пьют, кто похваливает, а кто от кислинки и морщится. А мальчишки в сад через забор больше не лазят, а ту яблоню, что снаружи отряхают-обрывают.

А то не яблони были, то языки государственные: русский да украинский.

17. Русская Идея

Часть I. О национальной идее

 Национальная идея у всех народов одинакова. Она состоит в национальном самоутверждении.
В советском интернациональном студенческом лагере труда и отдыха студент Сэдэбэ из Мали говаривал землякам:

- Ah-ah, personne, personne ne doit pas chier sur les Maliens![77]

Он же – громадный, как чёрный утёс – грозно обращался к двухвершково-горшковому камбоджийцу Сок Линю:

- Ты? Меня бить? А-а! Ты-ысячи, ты-ысячи как ты не могут меня бить!

Сама национальная идея глаголeт устами афро-африканца.

Не то у великих народов. Арабы, завоевав Сирию, Палестину, Египет, северную Африку вплоть до океана, превратили в арабов все тамошние народы, от души одарив их исламом и священным языком Корана. Турок с недоумением и жалостью говорит о курдах: "Посмотри на этих чудаков: не хотят быть турками!" Старинные китайцы считали любого соседа и несоседа варваром, но когда сосед-несосед в качестве завоёванного или завоевателя неизбежно принимал китайскую культуру, он переставал быть варваром. А японцы – как старинные, так и нынешние – идут дальше: японцем нельзя стать – можно только родиться. Арийцем, кажется, тоже нужно прежде всего родиться, однако Гитлер пожаловал союзникам-японцам почётное звание почётных арийцев[78]. Зато щедро и мудро учит евреев и неевреев чернобыльский цадик Нахум: "Если хочешь быть евреем – будь им".

И конечно, никому не уступит в широте душевной и геополитической русский человек: ещё при киевских князьях приходили в Мордву и Мурому русичи, приносили чуди-мере-черемису язык и веру, вот и обрусела чудь. Столетий через пять приходили в Московскую Русь татары, приходили немцы, литовцы, голландцы, англичане, грузины, даже одного эфиопа завезли, - и все они стали на русскую службу, выкрестились в православие – и заделались таким образом русскими. Во втором поколении – уже совсем. Тогда и наметился характер протороссиянина.

Не пытаясь охватить неохватное, вынесем за скобки существенную черту, точнее, неизменную ценность: служба Царю и Богу. Уже в XV веке служба доросла до служения: старец Филофей открыл глаза московскому князю на то, что Москва – не просто государство, а единственное на белом свете православное царство – Третий Рим, а 4-ому не бывать[79]. "Москва – Третий Рим" – готовое платьице для ещё не рождённого дитяти, коему имя Русская Идея.

Часть II. Идея идей

Да не подумает кто-либо, будто мы сводим Русскую Идею к службе государевой. Идея-матушка много раньше нас родилась и много сносила гардеробов. Может быть, задумано Творцом именно так: что ни русский, то новый наряд Русской Идеи, а не осуществился этот замысел только в силу неотъемлемых лени и косности. Легче ведь стать сначала титулярным советником, а там и генералом[80], либо, напротив того, взять да спиться во цвете лет, или просто помереть от туберкулёзу.

Представьте себе, кто не представляет, что эти образы и формы русской жизни – тоже не что иное, как традиционные воплощения Русской Идеи. Ибо идея состоит в том, что необходима идея. Что невозможно порядочному человеку – так просто, без идеи, а коли уж так приходится, то лучше свалиться под забор[81] или завалиться навеки на диван[82]. Но просто так обустраивать и возделывать жалкие 6 соток человечьего счастья – так это извините! Эдак и в бюргера не долго превратиться.

Напрасно! Напрасно боится русский человек превратиться в бюргера. У бюргера – всё прочно, гладко, складно, вплоть до складки на штанах. Лишнего пфенига не потратит – в банк положит, а внуку процент пойдёт[83]. Лишней сосиски не съест, потому как на диете. Да ещё и утром побегает, а уж вечерком пива попьёт. В меру. Потому что zuviel ist ungesund[84]. Дальше – здоровый сон – залог здорового образа жизни[85].

Но: что немецкому бюргеру здорóво, то русскому мещанину – смерть. Ибо быть бюргером – это образ жизни для немца. А быть мещанином – это для русского образ смерти. Духовной смерти. Русский мещанин об этом не знает, но догадывается, что жизнь не удалась. Оттого характер у него тяжёлый и вздорный. Он ссорится с женой, враждует с соседями, тащит в дом что надо и что не надо – в 70-е годы это называлось вещизмом. "Мещанство и вещизм" – возмущалась "Комсомолка". "Вещанство и мещизм" – щипались злопыхатели. А был-то этот вещизм естественной болезненной реакцией дистрофика-блокадника на горячий хлеб. Если не отнять у него вовремя буханку – сожрёт и умрёт. А не ограничить вчерашнего обитателя коммуналки в потребностях – умрёт духовно, т.е. станет мещанином. Понакупит дублёнок-магнитофонов, приобретёт "Жигули", обставит квартиру стеллажами с классикой и современникой.

Нечитанной – и слава Богу. Потому что, если мещанин ещё и читающий, то сам себе и диагноз поставит, и оттого вдвойне расстроится, пить начнёт. А это уже свойство носителя Русской Идеи. И поймёт однажды по пьянке: мещанство, философски обобщая, - не что иное, как Русская Антиидея. Поймёт, а потом и забудет с бодуна. А зря. Ибо русскоидейные люди об этом никогда не забывают.

Можно быть двухметроворостым революционным поэтом в широких штанинах, с молоткасто-серпастым советским паспортом в кармане – и сидеть при этом в комнатёнке-лодочке, и глядеть умилённо-гневно на оголтело верещащую[86] канареицу в клетке, ощущая бритою макушкой щекочущийся холодок бездны и нащупывая в кармане – не в том, где паспорт – ствол товарища маузера. Но этот холодок трогает только голову, начисто выбритую во спасение от седин, а в сердце-то - пожар, и брандспойтами его не залить, и опираясь на рёбра оттуда не выскочить, потому что там тоже бездна.[87]

Ох, широк русский человек! И сузить его некому: и стоят в недоумении другие народы и государства и вопрошают: что значит это наводящее ужас движение? куда несёшься ты? дай ответ!

Не-е-ет – не даёт ответа. Потому что не до ответов тому, кто несётся. А коли остановиться, сесть на пенёк, съесть пирожок, а потом призадуматься, то может быть и ответ неожиданно придёт. Тем и занимаемся.

Часть III. Спор о Русской Идее

- Итак, товарищи, - господа, конечно: - хе-хе! - к чему мы на текущий момент пришли?

Злопыхатель прошипит:

- Хи-хи, ни к чему.

Мы же пробасим:

- Хо-хо, а вот и неправда. Притекли мы к тому, что Русская Идея – есть идея идеи, идея par excellence.

Оппонент заметит:

- Ха-ха, если вы имеете в виду необходимость идеи для человеческой по определению жизни…

Мы удивимся:

- А разве вы это ещё не поняли?

- Да-да, - поддержит авторов сочувствующая сторона, - я, так давно уже поняла, куда клонят авторы: молодцы, дайте я поясню: это же всякому понятно, что без идеи человек жить не может, иначе он уже не человек, а одна только идея человека…

Тут авторы сами несколько изумятся, и пока будут вылезать из кармана с единственно убийственно метким словом, временно очухавшийся злопыхатель придёт на помощь оппоненту:

- Хи-хи, так что ж, по-вашему идея как смысл жизни присуща одному только русскому человеку?

Тут авторы торжествующе дадут ему ложкой по лбу:

- Да!

Откинет коньки злопыхатель, уже без хи-хи. Почешет в затылке оппонент, осторожно воздержится от ха-ха, а то мало ли, что означает это наводящее ужас… Рассмеётся-расхлопается сочувствующая сторона:

- Вот, это же каждому ясно!

И правильно говорит, между прочим. А кому неясно – пусть пока похихикает, ну-ну.

Теперь же настало время мирно осветить трудность простого вопроса. Почивший злопыхатель в простоте душевной полагал, будто авторы того не понимают, что и ему, покойному, было понятно.

- Хо-хо!

И будто авторы не знают, что свойство русского человека есть вместе с тем и общечеловеческое качество[88]. Да ведь в том-то и дело, уважаемый ушедший, что все общечеловеческие качества – суть неотъемлемые и даже в первую голову русские свойства. Скажем вам больше: в первую голову это русские свойства, а уж во вторую – иночеловеческие[89]. И будем на том стоять, ибо вопреки расхожим заблуждениям русскому человеку ни в коей мере не присущ шовинизм, и если бедняга злопыхатель уже в гробу спит и слышит, что мы скажем "но", так нет же: приходи к нам немец, китаец, инуит, австралопитек – приходи и скажи:

- Я – русский!

Немедленно будет препровождён в братские объятья. А там уж: виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет[90]? И пусть после этого наш раскосый австралопитек попросит:

- А теперь дайте мне идею. Потому что я русский человек, и как же теперь иначе.

И тут уж мы заглянем с проникновенной всемирной отзывчивостью в его раскосые и жадные:

- Ищи, брат, ищи с нами, ищи лучше нас, ищи против нас.

И что вы думаете, примется искать. И находить. И принесёт найденное на светлый братский пир. Как в песне поётся:
 
кенгуру бежал быстро
я ещё быстрей
кенгуру был очень жирен
и я его съел[91]
 
И так наберётся на светлом братском пиру, что забудет спросонья про жирного кенгуру, только помнить будет, что тащил какую-то тяжесть на горбу, похвалиться хотел, поделиться хотел, а теперь бы только похмелиться – вспомнится всё. Но всё не вспоминается всё. И надо снова искать.

Надо искать – но что? Русская сказка говорит: поди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что. Может быть, это смерть Кащеева – на кончике иголки, а та в яйце, а то в зайце, а тот в утке, а та в мешке, а тот в быке, а тот под дубом зарыт, а тот на море Окияне на острове Буяне стоит. Пока искать будешь – век проживёшь, вот тебе и русская идея.

А можно так – выйти в чисто поле, пустить стрелу наудачу, в какой двор упадёт – там красавица живёт: царевна, королевна или мудрая лягушка-квакушка.

Ещё можно Опоньское царство искать – опять-таки за морем Окияном, но православное, в стране Индейской, где правит Иван, царь и поп.

Ещё можно коммунизм строить – во всём мировом мире. Или социализм – в одном отдельно взятом мире. И всё тащить на светлый братский пир и потерять по пьянке – по дороге.

Часть IV. Притча о Русской Идее

Ну, значит, так было дело. Жил да был в мировом мире, в православном человечестве, в одном отдельно взятом отечестве, жил да был пылкий юноша, мечтатель-искатель. И даже знал приблизительно, о чём мечтать и чего искать[92]. Мечтать, стало быть, надо о прекрасной жизни, а таковая созидается столь же прекрасными людьми, а таковые нарождаются и воспитываются только при условии прекрасной жизни, а чтобы разорвать этот логичный и оттого не менее порочный круг, необходим новый человек. А если кто снова начнёт канитель, что, мол, для нового человека потребна новая жизнь, а для новой жизни опять-таки… - то это начинается уже оппортунизм и бескрылое топтание на месте.

- А почему, хи-хи? - воскреснет радостно злопыхатель. – Ведь ясно же, что новый человек нарождается только в новой…

И с таким злопыхателем уж не ограничишься ложкой по лбу, а придётся применить уже осиновый кол. Вразумился? То-то. Ведь это же моржу понятно, что к новому человеку и к новой жизни неприменима заскорузлая логика старины, где следствия от причин – и наоборот – безвылазно кабально зависимы.

Князь Владимир бесстрашно сокрушил среброусого Перуна и поставил на его месте златоглавую Десятинную церковь. Царь Пётр ничтоже сумняшеся запретил Богородицам плакать по старой вере и отменил Патриаршество. Вождь Ленин расстрелял не дрогнув царя "со чады и домочадцы", сбил крест со Спасской башни и водрузил над Кремлём рубиновую звезду мировой коммунистической революции. Отец народов Сталин, в ус не подув, разогнал коммунистический интернационал и, затяжкой трубочной не поперхнувшись, канонизировал первого русского царя Ивана Грозного. Президент Ельцин в трезвой памяти отменил в одночасье развитой социализм и запретил Коммунистическую партию.

Как видим, новое на то у нас и новое, чтобы не бояться гнать, гнуть и запрещать старое.

Не боится новое старого ещё и потому, что мудро у него учится. В этом и диалектика Русской Идеи.
Тот же князь Владимир тем же золотом, из которого в юности отливал языческих идолов, в зрелости покрывал православные купола. Тот же царь Пётр, по сути западник и протестант, опёрся на державное православие Феофана Прокоповича[93].

В ответ на пламенный порыв крайних революционеров – разрушить "до основания, а затем" как царскую государственную машину, так и построенные при ней машины и железные дороги - тот же Ленин вылечил горячие головы от детской болезни левизны холодным ушатом: "Коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество" - и прищуренно исхитрился поставить старый аппарат на службу революции. Тот же корифей всех наук Сталин железной рукой воскресил отменённые большевиками имперские звания – от министра до генералиссимуса, - а само имя большевиков вычеркнул из названия Коммунистической партии. И тот же Ельцин, запретив Коммунистическую партию, не отдал под суд её руководителей[94][95].

Вернёмся – кто ещё не забыл – к нашему мечтателю юноше. Искал он, стало быть, истину, исходя из того, что уже само слово "истина" происходит очевидным образом от слова "есть", и что так утверждает сам Павел Флоренский, поп и математик[96]. И естественно, что он поп, т.к. это мнение очень похоже на онтологическое доказательство бытия Божия, сформулированное ещё Ансельмом Кентерберийским. В смысле, что Бог ("истина") мыслится как существо, обладающее всеми мыслимыми совершенствами, а стало быть, в Его определение неотъемлемо входит и существование ("есть"). А то – что ж это за совершенство, которое не заранее "есть"[97]. И то, что Флоренский – математик, это тоже естественно, т.к. математика вытекает из постулатов – ну там аксиом, - а это тоже как-то так религиозно получается.

И столь же естественно, что наш искатель, не будучи ни попом, ни математиком, набил в поисках истины несколько житейских шишек. Не столь очевидно, что он – назовём его Алёшей – не пришёл в отчаяние, не покончил с собой, не начал выпивать, но направился прямо в монастырь. Как тот молодец из "Повести о горе-злосчастье". Только у того молодца монастырём всё закончилось, а у нашего там и началось. Не будем останавливаться на том, что Алёшу монастырское житьё превратило в безбожника: это имело место, но вдруг стало как-то неглавным. И неглавным на текущий момент оказалось то, что безбожие тоже ведь можно и должно поставить под сомнение. Нет, в душе Алёши жил и упрямился неисправимый практик. Не встретил он в монастыре старца Зосиму, но встретил старца Филофея. А тот возьми да объясни ему про Третий Рим, а 4-ому не бывать.

Что тут началось! Постился Алёша 40 дней и ночей на белом горючем камне стоя, глаз не сомкнул, сам того не заметил, всё о Третьем Риме помышлял. Взял благословение у Филофея и пошёл в мир Третьему Риму служить. А в миру и говорят люди:

- Не, паря, запоздал ты. Не там теперь истина есть. Нету боле Третьего Рима, а 4-ому – сам знаешь, тут ты прав, конечно.

Не поверил Алёша людям на слово. Пошёл на Москву, на все семь холмов – оттуда далеко во все стороны вниз видно[98]. Видит: Первый Рим стоит-величается, в латинстве погряз, в мирском самоутверждении. Видит: Второй Рим под турками изнемогает, и это уже не Рим. Рядом глядит: Москва златоглавая, звон колоколов, царь-пушка державная, аромат пирогов. Но не Рим. А чем не Рим?

- А тем не Рим, Алёша, что вон погляди налево, - шепчет в сердце старец Филофей, - там Казань татарская-басурманская, гнездо разбойничье, русским людям угрожает. Поди-ка, Алёша, с царём православным, замири гнездо разбойничье, обрати нехристей - вот тогда и станет Рим. А 4-ому не бывать.

Спустился с холмов державных Алёша, замирил Казань. Потом – ну, сам знаешь, читатель: Астрахань замирил, Сибирь замирил – Сибирь ведь тоже Русская земля. Крым замирил – не век же засеки ставить да поминки откупные злым татарам посылать. Литву-ляхов замирил – а то какой же это Рим! Стал дальше русские земли собирать – Кавказ собрал, Туркестан, пол-Персии, треть Китая, Камчатку-Чукотку-Аляску[99], Эстляндию-Лифляндию-Курляндию, Финляндию, конечно, Бессарабию там.

Спрашивает Алёша у сердца вещего, что у старца Филофея премудрого:

- Чай теперь твоя душенька довольна?

- Э, прост, однако, ты, Алёшенька. Ну собрал ты, допустим, русские земли. Хотя тоже ещё как посмотреть. Но я сказал – допустим. Так это ж ещё не Рим! А славян-братьев – кто освободит от басурман лютых да от Европы-мачехи? А где твоя всемирная отзывчивость, а? И уж не говорю – Цареград…

Устыдилось Алёшино сердце:

- А и впрямь!

И пошёл через балканских славян-братьев, и дошёл уж почти до Царьградских ворот, да вернулся. И с победой как будто вернулся, а Царьграда не взял[100]. И спрашивает он у сердца:

- Ну как?

А сердце-то не обманешь:

- Что спрашиваешь, эх!

И подумал Алёша:

- А ведь так!
. . . . . . .
 
Если уже насторожившийся злопыхатель – хи-хи! – вообразил, что эти точки означают смущение авторов перед столь высоким и таинственным предметом, как отношение России к Цареграду, то он, как всегда – хо-хо! – попадает впросак. Потому, что нам известны все три достоверные версии невзятия Третьим Римом Второго.

Первая версия традиционна. Она поверхностна в силу своей очевидности: помешал Берлинский конгресс, Бисмарк, вдохновляемые мировой закулисой Англия с Францией. А именно международным еврейским капиталом, помноженным на пресмыкательство загнивающего Запада перед ложей Великого Востока[101]. Больше мы вам ничего не скажем: русское сердце не обманешь, а с нерусским – что ж и толковать!

Вторая версия принадлежит А.С.Пушкину. Она таинственна и вызывает законный трепет:
 
Когда ко граду Константина
С тобой, воинственный варяг,
Пришла славянская дружина
И развила победы стяг,
Тогда во славу Руси ратной
Строптиву греку в стыд и страх,
Ты пригвоздил свой щит булатный
На цареградских воротах.
 
Настали дни вражды кровавой,
Твой путь мы снова обрели.
Но днесь, когда мы вновь со славой
К Стамбулу грозно притекли,
Твой холм потрясся с бранным гулом,
Твой стон ревнивый нас смутил,
И нашу рать перед Стамбулом
Твой старый щит остановил[102].
 
Третья версия поясняет вторую и принадлежит непосредственно авторам: между Россией и Константинополем[103] существует непостижимая и роковая связь, подобная первой любви, которая всю жизнь сопровождает человека, всегда близка и вечно недоступна[104]:
 
Что же делать, если обманула
Та мечта, как всякая мечта?

Часть V. Песнь о Русской Идее

И подумал Алёша:

- А ведь так!

А ведь так: какой Третий Рим без Второго. Просто, но непонятно. Как в жизни. Утратило смысл собирание земель. Потому что не обретя главного – на кой тогда вообще. То есть немец или там американец – неважно – хозяйственно примирится на второстепенном. Но не русский человек. Потому что нет ему толку обзаводиться внешнею дребеденью, когда внутри, в сердце – плывун и провал:
 
     Что же делать, если изменила
     Та мечта, как всякая мечта![105]
 
Его ли душе теперь не сказать: чёрт побери всё![106] И старец Филофей молчит, мертво почивает. Нету советчика Алёше. Обратится к сердцу, а оно:

- Сам знаешь: чёрт побери, всё!

Тут и кликнул Алёша чёрта.

Возрадовался лукавый:

- Ага! Хи-хи…

Потом серьёзную надел мину и такое повёл:

- В чём твоя ошибка, Алексей? Не знаешь – так послушай умного: ошибка в том, что не знаешь ты законов истории, не руководствуешься диалектикой, а руководствуешься говённым идеализмом – я уж тебе попросту, по-ленински. Дело не в Цареграде – забудь его чёрта ради! – а в Мировой Революции. Дело не в Третьем Риме, а в Третьем Интернационале и в законе прибавочной стоимости. Повтори!

Замялся Алёша, думает: жидовские какие-то штуки. Обиделся лукавый:

- А хотя бы и так! Ты что думаешь: ты один такой избранный да весь мессианский? Ты и мессианский-то всего без году неделя, а про избранный – я вообще молчу. Есть тут постарше тебя мессиане: когда твои деды-предеды ещё пешком в Киев не ходили, и Филофея твоего с Третьим Римом на свет не народилось – а они уже. Так что интернационализму тебе с твоей всемирной отзывчивостью у них ещё поучиться. Что уставился? Пролетарский интернационализм! Повтори.

Повторяет Алёша:

- Ну там… краснопупые комиссары… красноконечная пентаграмма… под водительством товарища Троцкого…

- Не-ет, не так говоришь, товарищ Алексей. Не твердокаменно-марксистски. Ладно, я тебе проще: всё дело в классовой борьбе всех народов за лучший мир, за святую свободу: на бой кровавый, святой и правый – марш, марш вперёд!

Будто понял что-то товарищ Алексей, хлопнул себя по лбу, аж новую шишку набил:

- Так вот оно – во где правда!

Лукаво щурится лукавый:

- А ты думал? Хи-хи…

Тут и запалил товарищ Алексей всё имение – от Москвы до самых до окраин. Аж помолодел: бился-бесился, по земле качался, с колокольни кидался, нечисть зелёную на себе ловил. Лежит, озирается похмельно: ну и что ж? А советчик опять тут как тут:

- Мало этого, товарищ. Погулял, порушил старый мир – давай новый строить!

Думает лёжа Лёша:

- А таки пора.

Только чтобы строить, сначала встать надо, а силов-то и нет.

- Что делать? - спросил у сердца.

А там голос говорит:

- Похмелиться тебе надо.

И протянул ковшик с водою мёртвой. Хлебнул раз Алексей – на ноги встал. Хлебнул во второй раз – силы вдруг прибыло. В третий раз хлебнул – в голове заработало. Улыбнулся по-бодрому – жизнь-то налаживается. И давай новый мир строить, земли русские наново собирать.

Насобирал земель пятнадцать-шестнадцать, и устроил на их вместе взятой территории объединённый колхоз – или там совхоз – имени Новой Жизни.

А новая жизнь, как мы с вами сказали, созидается на основании старой путём отталкивания. Процесс этот двояк, диалектичен и обоюдоостр. Так как отталкивание есть:

• отталкивание старого мира;
• отталкивание от старого мира.

Если старый мир оттолкнуть слишком далеко, неотчего станет отталкиваться. Отнимите у меня точку опору – и я не сдвину Землю. И что же тогда? А тогда не будет мировой революции, не будет построения социализма в отдельно взятой, не будет пролетарского интернационализма, буржуазного национализма, в общих чертах построенного развитого социализма и коммунистической перспективы. Перестройки тоже не будет – один густой застой, совхозно-колхозный строй.

И вот именно, что как-то так диалектически и сложилось у нашего героя, или, лучше сказать, не сложилось, что зажил он в этом колхозе хлопотно, суетно и скучно.

А почему? А потому что позабыл тов. Алексей о том – а вернее, даже не осознал того, - что:
 

1. Коммунизм – это не только Советская власть + электрификация всей страны
2. Коммунизм – это не просто молодость мира, и его возводить молодым.
3. Коммунизм – даже не

 
…это –
чтобы в новом мире
без Россий, без Латвий,
жить единым
человечьим общежитьем.[107]

А вот –  

Полное собрание наших надежд –
Это и есть коммунизм![108]
 
Потому что – вдумайся, читатель и соисследователь: Советская власть со электрификациею – индустриализациею-коллективизациею-мобилизациею-национализациею – в стране вполне имелась. А коммунизма-то…

Молодости с молодыми – опять-таки хватало. Но –
 
Но грустно думать, что напрасно
Была нам молодость дана,
Что изменяли ей всечасно,
Что обманула нас она…[109]
 
А почему изменяли, почему обманула? Об этом – в конце.

А касательно "без Россий, без Латвий" - так это, конечно, верно. Но односторонне.

Вспыхнул однажды Ильич:

- А мне, господа хорошие, на неё на-пле-вать! На Россию вашу. Меня интересует Мировая Революция[110].

И это не Бонапартово:

- Ложить я хотел, что миллион убьют[111].

Потому что Ленин не себя ставит над миллионами, а Революцию возносит над миллионами включая себя самого. До чего это непохоже на:

- Государство – это я.[112]

Нет, спросúте:

- Кто вы, Владимир Ильич?

И услышите:

- Пролетарское государство.

Улавливаете разницу? У них государство – проявление правителя. А Ленин сам – проявление революции. А что здесь Россия?:
 
Ты больше, чем страна: ты – мир![113]
 
И ленинской меркой должен революционер мерить как самого себя, так и ближнего. Как ближние, так и дальние народы. И Россия, и Латвия – всё это старый мир, руководимый эгоистическим самоутверждением. А революция – есть самоотречение. Во имя? – светлого будущего: нового человека и новой жизни. И не следует вульгаризировать коммунизм слишком конкретными определениями. Ведь определение полагает предмету предел, а коммунизм по определению беспределен[114]: полное собрание наших надежд.
Думаем, что эта идея ближе других к идее идей, т.е. к Русской Идее. Поэтому идея коммунизма так прижилась и, сколько могла, воплотилась именно на этой шестой части суши.

А русский язык – это не просто язык русских. И он не только "язык межнационального общения" - эту роль почтенно исполняют и другие: английский, французский, испанский, арабский… - а русский язык – язык идеи как таковой, т.е. Русской Идеи:
 
Да будь я и негром преклонных годов,
И то без унынья и лени
Я русский бы выучил только за то,
Что им разговаривал Ленин.[115]
 
И которому русскому обидно за это "только за то", тот ещё не преодолел. Не преодолел в себе. Не преодолел – страшно вымолвить, не то что подумать! – мещанина. Ибо предпочтение частной национальной хаты вселенско-коммунальному хрустальному дворцу[116] - есть не что иное, как мещанство. Неспроста в Советском Союзе национализм носил эпически постоянный позорный эпитет: "буржуазный"[117].

Часть VI. Больше, чем родина

Так в религии влюблённая зависимость от чего бы то ни было становится идолопоклонством, предпочтением твари Творцу. Истинно верующий любит Бога, а потом уж – мир и человека, притом не отличает самого себя от другого. Высшее развитие личности, по словам Достоевского, в том и состоит, чтобы пожертвовать собою ради других, ради всех, и высший образец тому – известно Кто. Высшее развитие национальной идеи – в том, чтобы преодолеть национальное[118]. Если этого не сделаешь добровольно и радостно, оно произойдёт в силу печальной необходимости:
 
Родина, братья, и та преходяща.
Вам это знать ещё страшно – я знаю…[119]
 
И пока страшно: не стал ты родиной > родина не стала человечеством > человечество не стало богочеловечеством. Зерно не умрёт, а значит и не прорастёт[120]. Не будет роста – настанет застой. Ему же имя – смерть.

А с идеальной – точнее, идейной – точки зрения дело обстоит вот как: смысл предмета лежит за пределами самого предмета, т.е. замкнутая на себе жизнь лишена смысла. Таким образом, с точки зрения Русской Идеи жизнь – это больше, чем жизнь. Вообще в России всякий предмет имеет претензию быть больше себя самого:
 
Поэт в России больше, чем поэт![121]
 
А иностранный поэт чует в ней страну, граничащую со страной по имени Бог[122]. Так духовный опыт Русской Идеи может служить ещё одним телеологическим[123] доказательством бытия Божия: всякий предмет имеет своей целью другой предмет, а мир в целом – имеет целью Бога. Мир для Бога.

Часть VII. Империя как Идея

Но не наше дело богословствовать. Здесь эти высочайшие примеры лишь иллюстрируют и без того весьма высокую тему.

А вот по росту нашей теме будет высказывание "Белого Генерала" Скобелева:

- Россия сейчас[124] единственное государство, которое может позволить себе роскошь воевать из альтруизма.

Того же мнения был и Достоевский, утверждая, что русское правительство всегда имеет главной целью благо Европы прежде, чем благо России. Пожалуй, в ту эпоху так мыслило всё российское общество, а отчасти даже и народ. Ведь народ, говорит Фёдор Михайлович, хотя и не знает истории-географии, слышал от народа же, что есть на Востоке страны, где православные терпят под басурманами. И ждёт народ от Белого Царя, чтобы послал он Белого Генерала освобождать братушек.

- Правда, - прозорливо добавляет Достоевский, - чуть только Россия освободит эти "народцы", они завтра же примутся клеветать на Россию.

И не стоит русскому гневаться на них за это, а надо понять, что иными они сейчас и быть не могут, что их интересы не идут дальше родимой "кучи" - общины. И не могут они не бояться… тут уж мы позволим себе перескочить с Достоевского на Гоголя:

- Не могут не бояться этого наводящего ужас движения русской птицы-тройки.

Настанет время – поймут высшее благо. А чтобы поняли и не передрались между собой, и не попали опять под иго не турок, так немцев, - нужен за ними глаз да глаз, нужна мудрая голова, крепкая булава и седая борода старшего брата. А посему, неустанно подводит черту гений Русской Идеи:

- Константинополь должен быть наш.[125]

Requiem

А через 70 лет шёл советский солдат по Польше, по Чехословакии, по Болгарии, пел солдат про русские берёзы и чувствовал – должен был чувствовать – себя не завоевателем, а именно освободителем. И это чувство гипнотически переходило к освобождаемым соседям. И запевалось даже на полонез Огинского:
 
Польский край, чудесный край,
К тебе пришёл твой старший брат…
 
И пусть завтра они опомнятся и превратятся, как им и свойственно в «клеветников России». И скажет польский молодой экскурсовод в музее Варшавского восстание перед стендом с фотографиями 1945 года, где звучит неумолчно "Вставай, страна огромная!":

- Да, они нас действительно освободили, но тут же наложили новое иго.

И будет галичанин сердито рубить берёзу на своём дворе:

- А как же, куме? Придут москали и скажут, что это типично русский пейзаж.

И будут отчаянно вопрошать чехи русских танкистов:

- Что ж это? Вы же тогда нас освободили от швабов. А теперь вы же нас чугунными гусеницами давите!

А русский солдат на это всем своим видом:
 
Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет
В тяжёлых нежных наших лапах?
 
И, загнанный в русский рай русской дубиной, будет всё посматривать в НАТОвский лес славянский Волчек-братик, сколько ни корми его Русской Идеей.

Но разве обидится на них русский воин? Разве пожалеет о том, что до конца исполнил кровавый интернациональный долг?

Впрочем, словосочетание "интернациональный долг" - не из Второй Мировой. Оно из "Афгана". Характерно, что формулировки оттачиваются тогда, когда их содержание рассматривается уже со стороны. Герои Великой Отечественной чувствовали себя именно героями:
 
Всё было гордо: инвалид,
Просящий дань без разговору…
 
Солдаты же "Афгана" - жертвы войны: кто спился, кто сошёл с ума, кто бросается убивать встречного студента восточной национальности, кто ушёл в отморозки. Словом: где там ваша слава, солдатушки-ребятушки!

А почему? Да потому, что войну-то проиграли. А почему проиграли? Почему раньше не проигрывали?

А потому, что раньше сражались "За Веру, Царя и Отечество!", потом шли в бой "За Родину, за Сталина!", а тут пришлось пропадать за абстрактно-абсолютный до абсурда "интернациональный долг". И вот:
 
У него за каждым камнем – Аллах,
А меня кто, сироту, защитит?
 
Так что же, состарилась идея? Ведь идеи не стареют – Платон свидетель: он их придумал, он знает. Так, не стареют – в Платоновой вечности, в мире идей. А земные их воплощения – по Платону же – лишь тени, отблески, отражения идей божественных.
 
И всё, что мчится по безднам эфира,
И каждый луч плотской и бесплотный –
Твой только отблеск, о солнце мира,
И только сон, только сон мимолётный…[126]
 
А сон отражается в другом сне, ещё более мимолетном, ещё менее ярком:
 
     А может быть, теперь, среди иного мира
     К жерлу небытия дальнейшая ступень,
     От этой тени тень живёт и водит тень.[127]
 
И первая тень имперской идеи – Римская империя:
 
     - Твой же, римлянин, долг – полновластно народами править,
     Всех покорённых щадить и кровью смирять непокорных[128], -
 
говорит предку Цезарей вещунья, вменяя Риму в назначение власть над народами, имперское замирение мира – Pax Romana. От Первого Рима перешла Идея ко Второму Риму. И пал Второй, когда сменилась имперская идея национальной идеей. И стали Ромеи – просто греками[129].

И почила Идея на других царствах: на Священной Римской империи германского рода – на Австрии альпийско-дунайско-карпатской, на Османской Порте, на Москве-Петербурге – Третьем Риме, на Великой Британии – где не заходило солнце. И пел британский бард бремя белого человека:

- Иди в малярийные дебри, плыви в людоедские лукоморья, воюй-покоряй – и служи ему, покорённому дикарю – чёрту и младенцу, таково твоё всечеловеческое назначение, правь на морях![130]

Бесился-завидовал немец-истерик, кричал:

- Это я ариец, верховная раса, это мы – империя, нам – жизненное пространство, нам служить будут беспородные недочеловеки.

Провалилось. А почему? Потому что идея по-настоящему имперская в том, чтобы через насилие послужить, а не чтоб тебе насильственно служили. И не назовёт себя имперский человек нацистом[131], ибо не национально думает, не расово рассуждает, а царственно-державно мыслит.

Известно, что у обычной империи есть четыре периода развития, а именно[132]:

1. подчинение варваров,
2. угнетение варваров,
3. дружба с варварами,
4. подчинение варварам.

А вот у доброй империи – ну, у Российской – нет никаких варваров, а есть многонациональные граждане, слитые в новой исторической общности людей. Нет свары с варварами – с варварами на равных.

     Мало мыслил наш Алёша – Алексей уже теперь, конечно, Фёдорович. Колхозничал-совхозничал, бился-рубился – да и притомился, казёнщину развёл, ордена полюбил, супротивного слова не терпел, да и в несупротивном подрыв Идеи подозревать стал. Ему скандируют

- Да здравствует!

А он:

- Но-но! Ты кукиш-то из кармана вынь, я тя насквозь без рентгена, падлу, просвечиваю!

Линейки проводил, "колючки" на стиляг-пьяниц-тунеядцев лично сочинял, аж полстраны за колючую проволоку определил.

И вот как ужаснулся теперь, припомнив Русскую Идею его подданный, правда, "ненашей национальности"[133]:
 
Представляешь, каким бы поэтом –
Достоевский мог быть? Повезло
Нам – и думать боюсь я об этом,
Как во все бы пределы мело!
 
Как евреи, поляки и немцы
Были б в угол метлой сметены,
Православные пели б младенцы,
Навевая нездешние сны.
 
И в какую бы схватку ввязалась
Совесть – с будничной жизнью людей.
Революция б нам показалась
Ерундой по сравнению с ней.
 
До свидания, книжная полка,
Ни лесов, ни полей, ни лугов,
От России осталась бы только
Эта страшная книга стихов![134]
 
Подумаешь: страшная книга! Напужал ежа голым гузном. А русско-идейный человек – так на эту русофобию:
 
Я бы выбрал
великую русскую литературу
вместе с цензурой,
тоталитаризмом,
сталинизмом
и чем угодно ещё -
 
вместо той неограниченной свободы
словесного самовыражения,
которая сегодня существует
и которая не способна рождать
великие произведения![135]
 
Но русофоба и таким не пронять. Потому что он «фоб» не просто священной русской литературы[136], не только Единой-Неделимой, русофоб ненавидит прежде всего - ого-го! – самоё Русскую Идею! А уж потом – по инерции – и самую идею всего русского: от колбасно загибающихся очередей до сказок Арины Родионовны. Наглеет злоба русофоба:
 
     Эту вышивку и утварь,
     Эту удаль
     И посконную рубашку
     Нараспашку,
 
     Эти люли во саду ли
     У бабули,
     Сотню чёрную одёжек
     Без застёжек -
 
     Как увижу как услышу -
    Ненавижу![137]
 
Но русский ответ русофобам бывает неизменно терпимым и, сколь ни остропламенна полемика - взвешенно-доброжелательным:
 
     Юнец! Напрасно ты, зверея,
     Кулак обрушил на еврея[138]:
     Так, нос его кривой мясист,
     Однако русский – не расист.
 
     Не учит Русская Идея
     Карать всечасно иудея -
     Занé священная вражда[139]
     Противу едкого жида!
 
Но и этою добротой русского сердца умеют злоупотребить. Вон, которые пожовиальнее - уже ехидно похихикивают и злопыхательски похаханькивают:
 
Есть такой закон природы –
Колебательный закон:
Если все шагают в ногу –
Мост обрушивается, - хи-хи-хи![140]
 
От стихов старик теперь сразу засыпал, а от "хи-хи" сразу просыпался и строгими мерами реагировал. Но поздно. Уже и на строгие меры в ответ хихикали:

- А вы знаете, кто такой наш Алексей Фёдорович? – Начальник лагеря. В смысле: социалистического, хи-хи!

- А вы знаете, - хи-хи - что будет, если двинуть его рельсом по башке? – Будет: БАМ-м-м!

Ну и обрушилось. А почему? А потому, что к истине подходил покойник a priori ошибочно. А потому что "истина" – это не то, что "есть". Чижу понятно. "Истина" - от глагола "искать". Это то, что ищут. Потому и ст в русском языке чередуется со щ. А в математике это будет ИКС, т.е. ИСКОМОЕ. А Русская Идея – сама по себе правильна и возвышенна. И настолько возвышенна, что воплощается исключительно в вечности:
 
И снится мне, что ты встала из гроба
Такой, какой от Земли отлетела,
И снится, снится: мы молоды оба,
И ты взглянула, как прежде глядела.[141]
 
Снится, снится… А кто проснётся – тому слышится:
 
И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко у царских врат -
Причастный тайнам – плакал ребёнок
О том, что никто не придёт назад.[142]
 
И вот что ещё – главное! – о воплощении Идеи:
 
Предчувствую Тебя. Года проходят мимо –
Всё в облике одном предчувствую Тебя.
 
Весь горизонт в огне – и ясен нестерпимо,
И молча жду, - тоскуя и любя.
 
Весь горизонт в огне, и близко появленье,
Но страшно мне: изменишь облик Ты,
 
И дерзкое возбудишь подозренье,
Сменив в конце привычные черты.
 
О, как паду – и горестно, и низко,
Не одолев смертельныя мечты!
 
Как ясен горизонт! И лучезарность близко.
Но страшно мне: изменишь облик Ты.[143]

18. Звезда над садом
или
Русь без Русской Идеи

 Пьеса из украинской жизни
 
Действующие лица

1. Оксана               красавица хозяйка
2. Алексей              отставной супруг
3. Дядя Толик из Калуги друг и собутыльник Алексея
4. Зенон Симонюк        искатель руки Оксаны
5. Галина               неравнодушная соседка, учительница истории, украинского языка и литературы
6. Дядько Микола        сват, начальник ж/д станции
7. Дядько Петро         сват, участковый милиционер
8. Собака Жук
9. Кошка Муська
10. Ангел
11. Чёрт

Место действия:        город Вишняки, райцентр на востоке Украинской ССР 
Время действия:         около 5 часа пополудни, суббота, 17 мая 1979

Действие I

Белая хата. Вишнёвый садок. Над вишнями гудят хрущи[144]. В саду деревянный стол, вокруг стола четырёхугольная скамейка. За столом Оксана и Галина попивают вишнёвку.

Галина:

- И скажу я тебе, соседка, по-соседски, потому что мы с тобою не просто так соседки, а сроду одноклассницы, и в песочке игрались, и первые переживания, и на свадьбах друг у дружки вместе гуляли, и мужика я прогнала, а потом и ты. Так вот, скажу я тебе, Оксана, что ты поступила правильно. Ты крепкая, огородная, а красавица-то какая! Но я не завидую – я тоже ничего себе, правда? Молчанье – знак согласия. Молчание – золото. Я и в классе так учу…

Оксана, статная, ладная, с юле-тимошенковской косой:

- Не в красоте дело, Галочка. Есть что-то такое у него, что и красоты ему не надо.

Галина:

- И слышать не хочу такую чепуху! Что у него есть – у этого кацапуры упорного?

- Не у него есть. У него, может, и нету. Вот он и ищет.

Галина, подбородок вперёд:

- Ну, если он от такой бабы, как ты, ещё чего-то ищет, так он тебя дважды недостоин. Чего, ты сказала, ему надо?

Оксана, мечтательно:

- А песни он пел!

Галина:

- Сейчас я тебя по губам шлёпну – песни он пел! И кто бы говорил это? Ты ж сама как запоёшь…

Оксана:

- Погоди.

Уходит в хату. В углу четырёхугольной скамейки становится виден чёрт с указкой. Он скучно отмахивается хвостом от мух. Потом зевает:

- А-а-а…

Галина не слышит, но сама начинает зевать:

- А-а-а…

С крыльца спускается Оксана, держит гитару семиструнную:

- Не скучай, подруга. Сейчас я тебе… Эх, песню спою!

Перебирает струны:
 
Гори-гори, поговори…
 
Галина:

- Спой, соседка, но прежде вишнёвочки выпей. И мне поднеси, а то что-то спать хочется. 

Чёрт оказывается между соседками и приосанивается, как будто для общей фотографии. Оксана, прикрыв глаза, заводит:
 
     Гори-гори, моя звезда,
     Звезда любви приветная!
     Ты у меня – одна заветная,
     Другой не будет никогда!
 
Со слезой повторяет, приглушив ладонью струны:
 
     …не будет… никогда…
 
Галина, резко:

- Всё, будет. Всё будет! Вся жизнь впереди – только хвост позади. Прогнала ты Алёшку-кацапа за Сонм – и очень умно поступила. А вот и дядько Микола идёт, он тебе слово скажет.

В калитке появляется дядько Микола. Он в железнодорожной форме, в фуражке и с медалью "За 300-летие воссоединения Украины с Россией":

- Кх-кх… Здравствуйте, хозяйка! Здравствуйте, соседка. А я это… шёл – да и зашёл: дай, думаю, зайду.

- Садитесь, дядько.

- А? А, спасибо, хозяйка. И вы, соседка. Таки я-таки сяду, посижу с вами.

Оксана, с гранчаком[145] вишнёвки:

- Вот, выпейте, дядько.

- Ну… Ну, выпью, дай вам Бог здоровьичка в вашей хате. И деточками вашим, что в Москве живут, и во Владивостоке. Пусть им там добре ведётся!

Оксана:

- Благодарим, дядько!

Галина:

- Вы, дядько, выпивайте, да не разводите тут долго от Москвы до Владивостока.

Дядько выпивает, проводит рукой по усам:

- А я вам, соседочка, на это так: меня тут все знают, и в родных наших Вишняках, и даже в РСФСР, в Пирогах. И никто про меня, кроме вас, не скажет, чтобы кого-нибудь развёл. Я не баба-сплетница, как некоторые. Напротив, все знают – и в родных Вишняках, и в российских Пирогах, - что дядько Микола – хто?

Галина, нетерпеливо:

- Конечно, все знают: вы – начальник ж/д станции.

Дядько Микола:

- Ну, это само собой – это и первоклашкам вашим ведомо. А ещё кто дядько Микола?

Оксана, догадливо:

- Сват!

Дядько Микола, одобрительно:

- О!

Чёрт, в генеральской форме с медалями "За Калку", "За Куликово", "За Угру", "За Берестечко", "За город Бухарест2, округлил рыльце:

- Ого-го!

Дядько Микола:

… и в этом качестве свата я скажу вам следующее. Как есть сегодня суббота, и у всех стоит работа – кроме железной дороги – то отправился я с утра на охоту. Поохотиться пошёл.

Чёрт заряжает ружьё и, прищурясь, целится в хозяйку.

Галина, насмешливо:

- На зайца?

Дядько Микола, с особенным достоинством:

- Не, соседка, не на зайца.

Оксана, улыбаясь:

- Так, может, на гуску?

Дядько Микола, галантно:

- Не, красавица хозяюшка – не на утку, не на гуску, не на девчонку-трясогузку. А на птицу-куницу-кобылицу – на красну молодицу.

Оксана:
     - Ой!
     Дядько Микола:
     - Не, хозяюшка-красавица, не “ой”. А пришёл в наш город парень молодой.
     Галина, весомо:
     - И самостоятельный. И не пьяница. И не кацап.
     Дядько Микола, улыбаясь:
- Отнюдь не кацап… А как раз немножко бандера. Но это как раз ничего, ибо они люди трудящие и работящие. И как раз Бога не забывают.
     Галина, наставительно:
     - И традиции народные берегут, и язык родной лелеют.
     Чёрт, в гуцульской гуне, поглаживает высунутый язык. Дядько Микола:
     - Вот. И теперь, хозяйка, как вы всё уже знаете, то последнее слово, конечно, теперь за вами. Так как?
     Галина машет рукой:
     - Ну и сват из вас, дядько!
     Сват, обиженно:
     - Если я, вам кажется, плохой сват, то можете сами…
     Галина машет обеими руками:
     - Ну вас, дядько – какой тендитный! Я только сказала, хотя женщине и не положено, что надо ж сначала назвать – кто жених. По имени.
     Дядько Микола, огошенно:
     - Тю! А вы разве не знаете?
     Галина:
     - Да при чём тут я! Да при чём тут знаете! Вы невесте скажите.
     Дядько Микола, упавшим голосом:
     - Забылся…
     Чёрт на крыше покатывается со смеху:
     - Э-э-э…
     Дядько Микола, собранно:
     - Ну, короче говоря, попросил меня поговорить с вами авторитетно…
Выпятив грудь и кивнув на медаль:
     - Кхе! Попросил поговорить за своё дело мой новый сосед пан Зенон Симонюк.
     Оксана, вдруг прыснув:
     - Пан! Он и на меня всегда при встрече: “День добрый, пани Оксано!”
     Галина, дёрнув носом:
     - Ну, такой у них обычай. А что, лучше как в очереди - “женщина”, или как на собрании - “товарищ”?
     Оксана, примирительно:
     - Так я ж ничего. Просто мы не привыкли. А он и рекомендуется так: “Пан Зенон Симонюк”.
     Чёрт, напыжившись, кланяется и снимает с рожек внезапную шляпу.
     Дядько Микола:
     - Да дело ж не в этом. Он хоть и пан, а хороший мужик. И хозяин, и хата – дай Бог всякому, и он же её нарочно тут купил, чтобы к невесте поближе.
     Ангел с вишни, улыбается Оксане. Оксана, игриво:
     - Скажите, пожалуйста: уже я ему невеста!
     Дядько Микола:
     - И машина новая “жигули”…
     Чёрт, громко, на ухо Галине:
     - И цёця Дарина у него в Нью-Джерси.
     Галина, встрепенувшись:
     - И что-то мне подсказывает, что наследство вам с ним будет из-за границы.
     Дядько Микола, осторожно:
     - Ну, этого я не говорил…
     Чёрт, исполненно благородного негодования:
     - Этого даже я не говорил.
Дядько Микола, призадумавшись:
     - А чем чёрт не шутит…
     Чёрт:
- А чем?..
И себе призадумывается.

 
Действие II.
 
     Громко скрипит калитка, громко скрипят сапоги. Размашисто входит Алексей Фёдорович – украинская вышиванка, советский пиджак, русская фуражка.
Грохает на стол красную спортивную сумку с олимпийскими кольцами, мишкой и надисью “Москва-80”. Чёрт, стариковски дальнозорко сощурившись, читает кольца:
     - О-о-о-о-о!
     Обрастает тяжёлыми бровями и 4-мя звёздами Героя Советского Союза. Собака Жук на чёрта:
     - Р-р-р-р-р!
     Галина, вполголоса:
     - Умная собачка, порычи на кацапа, порычи. Ещё и погавкай!
     Алексей, широко улыбаясь, махом расстёгивает молнию на сумке и вываливает на стол кольцо колбасы с импортным запахом [чёрт читает кольцо колбасы: О!], бережно опускает в центр колбасного кольца Советское шампанское полусладкое, снимает круглую крышку с торта: показывается шоколадный Кремль с цукатной звездой [чёрт облизывается: м-м-м!], вслед за тортом из недр сумки грузно вылезает зеленочубый чешуйчатый заморский фрукт и устанавливается рядом с тортом, словно Василий Блаженный возле Спасской башни и, как козырным тузом, побивается столичное изобилие круглой баночкой красной икры:
     - А?!.
     Галина – огрызается:
     - Раз-а-акался тут! Це-елую Ма-аскву на столе устроил.
     Алексей смеётся:
     - А здорово, а, са-аседкъ?
     Оксане, указывая на колбасу, пропевает:
 
     Вот и стало обручальным
     Нам Садовое кольцо!
 
     Оксана молча улыбается. У чёрта на всех пальцах заблёстывают кольца. Он встряхивает лапами и мугыкает марш Мендельсона. Галина, бдительно:
     - Оксанка, ты шо! Ты уже всё забыла – какой он?
     Сват Микола хмыкает:
     - Ну-у-у… Я, мабуть, пошёл?
     Галина:
     - Куда это ещё! На охоту?
     Сват дядько Микола:
     - Та нет, соседка – шо ж, раз у них тут такое.
     Ангел обнимает крыльями за плечи Алексея с Оксаной. Чёрт превращается в мышь и шныряет в траву. Кошка Муська – за ним. Алексей со взрывом раскупоривает шампанское:
     - Мир, Ксюха?
     Та смеётся и тычет ему кулаком в грудь. Галина:
     - Мир?! Ишь, борец за во всём мире!
     Алексей радостно кивает:
     - Во, тётка Галка – это ты точно. Русак, он всегда за мир. А кто нарушит… немец помнит. И Наполеон сказал: лучше б я не связывался.
     Галина:
     - И ты б, Оксана, лучше б не связывалась. Это он сначала мягко стелет, ангелом прикидывается…
Чёрт прикидывается ангелом, старательно заправляет под мышки торчащие вороньи перья. Кошка подкрадывается к импортной красной колбасе:
- Ур-р-р…
     Галина шлёпает кошку по уху:
     - Брысь пошла! Купилась на московский дефицит.
     Дядько Микола:
     - Так я уж, наверно…
     Галина:
     - А ну сиди! В том же наша хохлацкая беда, шо моя хата у нас всегда с краю.
     Дядько Микола, с облегчением:
     - Так она у меня и так таки с краю: возле самых ж/д путей.
     Алексей:
     - Ну куда ж вы, дядь Коль? Такой сосед всегда – и вдруг! Всё надо делить сообща: и радость…
     Галина:
     - … и гадость: от каждого по потребности, каждому – по наглости, так у вас говорят?
     Дядько Микола:
     - Ну, не надо, соседка “у нас – у вас”. Люди мирятся – и нехай себе мирятся. Я всегда за то. Тем более: детки общие – в Москве, во Владивостоке…
     Алексей:
     - Тётка Галка, а ты чо ж как неродная – воссоединяйся.
     Галина фыркает:
     - Нет уж, спасибоньки – в племянники набивается. Кацапский волк тебе тётка!
     Алексей:
     - А вот тут ты неправа.
     Галина:
     - Что? Когда это, в чём это?
     Чёрт принимает боксёрскую стойку, потирает лапы в огромных круглых перчатках. Алексей:
     - А вот здесь и сейчас неправа. Потому что говоришь “кацапский волк”. Живём-живём, воюем-воюем, бок-о-бок – бок-о-бок, и вечно эти национальные пакостные пережитки. Я по себе сужу: бывало ли такое, чтобы я хотя бы на одного хохла сказал “хохол”, дядь Коль, ну?
     Дядько Микола:
     - Та я ж ничего, моя хата в этом деле с краю.
     Алексей:
- И так тоже нельзя: чужого горя не бывает.
     Галина, взъерепенясь:
     - Нет, это мне нравится: понаехал тут хохлов учить, думает – он старший брат. В Москве своей будешь…
     Алексей, сильно посерьёзнев:
     - Во-первых. Москва – столица нашей с вами многонациональной Родины, гражданка Галина Батьковна. Во-вторых. [чёрт загибает пальцы] Русский народ действительно старший брат. Я не лично. Потому что вы лично, может, меня и старше.
     Галина багровеет. Алексей, в ус не подув, дует в ту же дуду:
- Так и в гимне нашем поётся:
 
Союз нерушимый республик свободных
Сплотила навеки великая Русь.
 
     Галина, торжествующе поджав губы, словно козыря внезапно откроет:
     - Русь? Русь! Ах, Русь. Да ты знаешь, морда мордовская, что такое Русь, и где она находится по истории?
     Алексей, невозмутимо:
     - Здесь.
     Галина, торжествующе:
     - Именно что здесь! А не там.
     Алексей, удивлённо:
     - Не где?
     Галина, с окончательным триумфом:
     - Именно, что не в твоей Московщине, не на Рязанщине-Казанщине, и не в твоих Пирогах за Сонмом. Русь – это Киевская Русь, это Черниговская Русь, Русь – это Украина.
     Алексей, выпучившись:
     - А Россия?
     Галина, махнув рукою:
     - Не знаю – Удмуртщина, наверно.
     Алексей, решительно приходя в себя:
     - А ты что-то против? Да, и удмурты, и башкиры, и, как у поэта:
 
     Всё равно, литвин я иль чувашин –
     Крест мой как у всех![146] -
 
а говорить “кацап”, “хохол” или там “жид” – не в этом Русская Идея.
     Галина, узмеившись язвительно:
     - Какая-какая идея? Есть такая идея?
     Алексей, горделиво-бестрепетно:
     - Есть такая идея. И если кто её не знает – так это не укрáинец. А самый что ни на есть заклятый хохол.
     Галина, хохоча и кивая:
     - Как не знать! Это дед Степан из ваших Пирогов за Сонмом ґа-аваривал…
     Алексей, оскорблённо:
     - Какой тут дед Степан! Что ты знаешь, баба? Русскую идею сформулировал старец Филофей, что Москва – Третий Рим, а 4-ому не бывать…
     Чёрт возникает в шапке Мономаха со скиптром и державой.
Галина, не слыша:
     - … а дед Степан ваш так учил: чем больше живу я, братцы, тем прихожу к выводу, что национальная наша идея – это во-одочка.
     Алексей огошенно садится:
     - Ты… ты часто видела меня пьяным?
     Оксана, с чувством справедливости:
     - Вот тут ты перестань, соседка. Алексей, всё же, ум никогда не пропивал.
     Дядько Микола авторитетно кивает:
     - Да, соседка, надо знать в вашем возрасте, что есть пьяницы, а есть алкоголики. Есть евреи, а бывают жиды. Так есть русские, а есть кацапы. И чего греха таить: мы все тут украинцы, а кое-кто и хохол. Это зависит от человека. А наш Алексей Фёдорович – свой товарищ, и все к нему с уважением. Потому что заслужил.
     Алексей, скромно улыбаясь:
     - Да ладно вам, дядь Коль, русские люди – отходчивые.
     И, блеснув глазом на Галину:
     - Кто старое помянет – тому глаз вон.
     Галина, щёлкнув зубом:
     - А кто забудет – тому оба!
     Чёрт вырывает у себя один глаз, потом – оба. Ковыляет по саду, выбрасывая по-чарли-чаплински вперёд палочку. Ангел тихо плачет. Кошка Муська догрызает импортную колбасу. Собака Жук щетинит холку.

 
Действие III. Определяющее.
 
Рука снаружи тихонько стучит в незатворённую калитку:
     - Хозяева… мы тут к вам… с Алёшей…
     Калитка приоткрывается ещё на треть. Показывается дядя Толик в отутюженном костюме и при галстуке:
     - Извините, Бога ради. Алёша зашёл, а я – покурить остался. Думал, зачем в саду-то дымить?
     Алексей, спохватываясь:
     - О, дядя Толик же! Да проходи, не тушуйся так.
     Оксане:
     - Представляешь, какой человек: мы тут заболтались, а он стоит и ждёт.
     Дяде Толику:
     - Давай смелей: тут все свои – русские ж люди.
     Галина:
     - Пхе!..
     Взгляд гостя упирается в гитару:
     - Семиструнная, эх!
     Алексей:
     - Спой нам, что ли, дядя Толик.
     Оксане:
     - Он, Ксюша, поёт чудесно. Смотри, нарочно из Калуги приехал – мириться нам помогать. Вот чудак – чо ж в этом помогать, правда, родная?
     Дядя Толик, радостно и таинственно ухмыляясь, прижимает к груди гитару, затем, закатив глаза и склонив набок голову, наигрывает непонятное. Чёрт потирает лапы и подмигивает по очереди всем присутствующим. Никто этого не замечает. Чёрт от этого ещё больше веселится, вдруг становится необычайно серьёзен и, поджав рыльце, сам закатывает глаза. Наигрывание становится отчётливее, дядя Толик уже потихоньку мурлычет и наконец заводит:
 
Гори, гори, поговори…
 
     Чёрт беззвучно аплодирует. Оксана торжественно хмурится и подпирает щёку ладонью. Галина со вздохом пожимает плечами. Наконец, раздаётся:
 
Звезда, звезда, поди сюда…
 
     Чёрт сладостно цокает языком [или что у него там]. Дядя Толик парусно наполнив лёгкие, внезапно взрёвывает:
 
Звезда, звезда, поди сюда!
 
     Затем резко, но бережно отставляет гитару:
     - Извини, хозяйка. Извините, соседка.
     Свату Миколе:
- Извините, товарищ… сударь. Пойдём, Алёша, неловко.
     Оксана всплёскивает руками:
     - Да как же так? Да такая ж песня! Да гитара ж семиструнная!
     Дядя Толик, покосившись на гитару и тут же потупившись:
     - Да-а… не-ет… Что ты, хозяюшка – оно же всегда так… а потом не оторвать…
     Алексей, улыбаясь:
     - Говори правильно, дядя Толик, а то тебя не поймут.
     Дядя Толик, угрюмо:
     - Не поймут… ну что ж…
     Галина, ехидно:
     - Да куда уж нам: умом Россию не понять!
     Чёрт посылает ей лапой поцелуй. Хозяйка, задумчиво и медленно подхватывает:
     - Аршином – общим – не измерить…
     Тишина. Пролетает ангел. Чёрт морщится и поглядывает на калитку. Сват Микола, растерянно:
     - Ну так я, наверно, пойду?
     И не двигается с места. Галина, возмущённо:
     - Куда это?
     Хозяйка, равнодушно:
     - Посидели бы ещё…
     Дядя Толик, крайне смущённо, свистящим фальцетом:
     - Да нет, сударь… это же от чистого сердца. Пойду я, Алёша. Извини, хозяюшка. И вы, соседка. Оно всегда так получается… а то потом не отцепить…
     Чёрт пытается отцепить лапу от лапы. Но тщетно. Взмахивает хвостом: а-а… Алексей, раздражённо:
     - Скажи толком, дядя Толик: без бокала нет вокала.
     Дядя Толик на миг превращается в пепел. Чёрт строит крайне озадаченную мину. Хозяйка, удивлённо и разочарованно:
     - Выпейте, конечно… дядя Толик.
     Подносит дяде Толику стакан калгановой настойки:
     - Вот, пожалуйста.
     Дядя Толик, шёпотом:
     - Неудобно, хозяюшка, такой коньяк…
     Галина игриво повышает голос:
     - Ну чего б я так ломалась?
     Обращаясь к незримому чёрту:
     - Вот кто-то говорит всё время, что у них особенная стать и в Расею можно только верить, а я таким людям не верю, которые ломаются. И умом не понимаю, и сердце не лежит.
Чёрт глубокомысленно кивает. Оксана решительно поворачивается к Галине:
     - Перестань ты уже! Чего ты тут не понимаешь? Видишь – человек стыдается, а она…
     Чёрт возмущённо смотрит на Галину, всем видом говоря:

• Ай-я-яй!

Галина, дяде Толику, почти мягко:
- Я это не на вас, товарищ… не знаю, как по батюшке. Этот же невежа даже нас не представил взаимно.
Алексей ударяет кулаком по столу:
     - Знаешь, Галина Батьковна, русские люди очень сердечные. И душевные. И талантливые. И если хочешь знать, самые на всё всемирно отзывчивые.
     Галина, чуть смутясь, но не стесняясь:
     - А я разве про то говорю? Я разве вам сказала, Алексей… Фёдорович… что русские не отзывчивые или там всемирно не сердечные? Я, слава Богу, литературу читала. Я, слава Богу, 20 лет её во всех классах читаю. Я только сказала, что не надо издеваться и притворяться, что это коньяк, когда перед тобой…
     Оксана, поджав губу:
     - А кто притворялся?
     Галина молча подмигивает на дядю Толика. Чёрт с энтузиазмом указывает на него пальцем и громко, но беззвучно хохочет.
Алексей:
     - Оксана, прекрати. Она не на тебя. Она хочет сказать, что это мы с дядей Толиком… А учёные доказали…
     На рыльце у чёрта возникают очки, а между рожками – профессорская ермолка. Алексей:
     - … учёные доказали, что даже просто майский жук – а по-украински ещё проше: хрущ – неизвестно как летает. Науке неизвестно как. В смысле: по законам аэродинамики он не обязан летать. Даже обязан никогда не летать. А он себе, гляди, порхает над вишнями, и ни в зуб ногой.
     Чёрт изумлённо снимает очки: вот это, батенька, заковыка! Майский жук:
     - Жу-у-у… зу-у-у…
     Дядя Толик недоуменно глядит на опустошённый стакан. Галина:
     - Ну и при чём здесь?
     Оксана, быстро наполнив стакан, ставит его перед дядей Толиком:
     - А пирожком закусить!
     Галине:
     - А при том здесь, дорогая соседка, что умом даже и хруща не понять, а не то что…
     Алексей, с набитым ртом, одобрительно кивает и показывает вилкой на Галину, потом на дядю Толика. Дядя Толик мотает головой на пирожок и, махнув рукой, заглатывает 200 грамм калгановки. Жадно берёт гитару.
Чёрт, во фраке и с бабочкой, прижимает к плечу [или что у него там] незримую скрипку и проводит по ней хвостом, как смычком. Между рожками свисает конская прядь – мешает чёрту играть. Нечистый раздражённо наматывает прядь на рог, роняет скрипку, подхватывает на лету. Тем временем прядь разматывается и свешивается до самой пасти. Чёрт артистично сдувает её и принимается искать хвост. Пока искал, снова потерял скрипку. Никто не видит дьяволова балагана.
Дядя Толик ударяет по струнам:
 
Звезда, звезда, поди сюда!
     Не молкнет глотка рьяная.
Не все к рассвету, и не ранее,
     В порты воротятся суда.
 
     По щеке Галины сползает внезапная слеза. Дядя Толик, заметив краем глаза, сильней забасил:
 
     Всходи, полуночное пугало,
     Гоняй чертей да кажанов.
     Весенним днём земля поругана,
     Лежит и снова хочет снов.
 
     Алексей, слегка захмелев:
     - Во! Погоди, дядь Толик, сейчас продолжишь.
     Галине:
     - Вот ты говорила, что, мол, кацапы. А он поёт «кажанов», а сам же из Калуги, а там же по-хохляцки не балакают. А между тем он по-братски знает, что по-вашему «кажан» - это то же самое, что и хрущ, только наоборот – летучая мышь. Потому что русский народ…
     Галина, с лицом, будто ей испортили праздник:
     - Да молчи ты, трепач собачий. Тут песня, а он…
     И, словно извиняясь, к дяде Толику:
     - Я ж ничего не сказала на него, что кацап. Это зависит от человека. Бывают русские люди – как вы. А есть – как он…
     Кивает на Алексея и шлёпает себя по губам:
     - … я не сказала – кто.
     Дядя Толик, рассеянно кивнув, меняет ритм:
 
     Лёш, посмотри, луне соперница, -
     Встаёт громадна и кругла,
     А ведьма – прыг чердачной дверцею,
     И кто вокруг кого завертится,
     Где ни ветрила, ни руля.
 
     Потухает восхищённая улыбка Оксаны:
     - Лёша, как-то не так он поёт – мы ж не так с тобою пели.
     Алексей, пуще хмелея, приобнимает Оксану за плечи:
     - Ксюха, ни-ни: он правильно поёт – это его романс. А мы с тобою потом подтянем: звезда любви, звезда волшебная…
     Оксана, вновь обрадованно:
 
Звезда моих весенних дней!
 
     Но не сбить дядю Толика:
 
     Взлетает стая оглашенная
     И помело хвостом за ней!
 
     Оксана, бледнея:
     - Что вы поёте? Не надо так! Это же песня про звезду нашей с ним любви.
     Дядя Толик, грозно сверкая очами, вне ритма гремит на гитаре:
 
     Скрипи двенадцатичасовыми
     Грозящегося дня засовами,
     Гуди канунами нуля.
 
     Вдруг наступает полночь. Настежь дверь – из непомерной стужи – словно хриплый бой ночных часов[147]. Над вишнями ведьмой проносится голая Галина. Вишни увядают. В распахнутом провале вселенной загорается Звезда. Ангел заносит огненный меч. Чёрт дерзновенно сияет. Кошка Муська шипит и сыплет искры. Собака Жук взвывает:
 
     Полётом твердь исполосована,
     И цепь внезапная на голосе…
     Смотри, вот-вот столкнутся головы
     Слепыми совами двумя.
 
     Совсем хмельной Алексей бодает лбом Оксану в плечо:
     - Хар-рашо!
     Дядя Толик махом рвёт все струны:
     - Дзынь-дзара-дралахудралая!
     На мгновенье – на веки – всё исчезает.
 
Действие IV. Решающее.
 
Вновь на дворе тихое майское предвечерье. У всех вид похмельно-контуженный. Дядя Толик бессмыслен, словно машина, сломанная на ходу. Дядько Микола сосредоточенно ищет фуражку. Галина сердобольно поглаживает по плечу дядю Толика. Глаза Оксаны громко произносят: «Что же – это – такое…» Ангел безучастен, т.е. ангела нет. Чёрт раздирает волосатую, как у павиана грудь длинными, как у Пушкина, когтями. Кошка Муська забилась под крыльцо. Собака Жук лежит на боку, оскалившись. Алексей до сердечной обиды разочарован:
- Эх, дядя Толик, зачем песню порвал?
     Галина, в сердцах:
     - Струны…
     Дядя Толик, глухо:
     - Кончились…
     Алексей, щетинясь:
     - Струны у тебя кончились?! Не имеешь права!
     Дядя Толик немо разводит руками:
     - Кончились.
Алексей:
- Так.
     Оксане:
     - Хозяйка. В доме есть баян.
     Оксана, опасливо:
     - Сейчас, сейчас…
     Убегает в хату.
     Алексей:
     - Не сейчас, а одна нога здесь!
     Оксана тащит поперёк себя баян. Чуть не роняет. Баян многоэтажно растягивается до земли и стонет на вдохе:
     - Мзы-ы-ы!..
     Алексей, начальственно-вдохновляюще:
- Слышь, Толян, заводи!
     Дядя Толик, не заводясь, мотает головой. Алексей, строго-изумлённо:
     - Как так?!
     Дядя Толик мотает головой и отворачивается от баяна. Алексей, Оксане:
     - Ксюха, наливай ему!
     Оксана:
     - Сейчас, сейчас, зараз, зараз…
     Со звоном наполняет стакан. Алексей:
     - Толян, пей!
     Дядя Толик отворачивается от стакана. Алексей:
     - Му-у!
     На полмгновенья задумывается. Миколе:
     - Так, дядь Коль, бери гармошку!
     Дядько Микола мнёт фуражку. Алексей:
     - Надо, дядь Коль. Есть такое слово!
     Чёрт бунтарски нагнул рога:
     - Нет такого слова!
     Алексей отнимает у дядьки Миколы фуражку и вливает ему водку в глотку:
     - Понял?
     Дядько Микола вырачил очи. Алексей двинул его по спине:
     - Вот так, бра!
     Дядько Микола:
     - Ху-у-у!..
     Алексей легко подхватывает баян и вешает на дядьку Миколу:
     - Играй!
     Дядько Микола подгипнозно раздвинул меха. Баян, привычно-заигранно:
 
     В саду гуляла, квіти збирала,
     Кого любила – причарувала…
 
     Дядя Толик роняет лоб на грудь. Галина:
     - Ах!
     И дядьке Миколе, сурово:
     - Не то!
     Алексей:
     - Ничего. Дядь Коль, ты играй, как сумеешь, вот только петь не надо. Понял?
     Дядько Микола, не понимая:
 
     Розпрягайте, хлопці, коні!
 
     Алексей со вздохом ударяет его кулаком в грудь. Дядько Микола понимает и наигрывает «молдавеняскэ». Алексей:
     - Уже ближе – молодец. Главное – не теряться. Ксюха, подтягивай. И ты, тётка Галка:
 
     Гори-гори, поговори…
 
- Эй, Толян, повтори! Да где ж ты?
     Нет дяди Толика. Чёрт, выпятив брюхо:
     - А баба Яга – против!
     Мгновенье – молчанье. Не пролетает ангел. Алексей, очнувшись:
     - Ладно, давай я!
     Глотает 200 грамм калгановки:
 
     Звезда, звезда, поди сюда! –
     Не молкнет глотка пьяная.
     Сегодня из ночного плаванья
     Не все воротятся суда.
 
     Чёрт затыкает уши. Пропадает звук. Алексей всею грудью старается, по-вороньи разевает рот. Дядько Микола волами пашет на баяне. Галина подпирает щёку. Оксана закрывает лицо руками. Воскресший собака[148] Жук запрокидывает голову и пытается взвыть на всплывшую пузырём жёлто-красную луну, но где же звезда? Чёрт выдёргивает пальцы из ушей, как вилку из розетки. Слышится вой собаки Жука и рыдание хозяйки:
     - У-у-у…
     Алексей чувствительно выводит:
 
     Прости, старинный мой собрат:
     Твой цвет я нынче ночью пестую,
     И тем в юдоль послерассветную
     Мне нежеланнее возврат.
 
     Чёрт корчит злобные рожи:
 
     Подмяв туманность межпланетную
     Выходит Лёха на парад!
 
     Алексей:
     - Чо фальвишь-тъ, дядь Коль?
     С растущим раздражением:
     - Чо, бра, расфальшивился? Нет, постой! Нет, уходи! Без тебя справимся, а, тётка Галка?
     Баян падает под лавку:
     - Ай! Мзы-ы!
     Сват Микола мышью вышмыгивает в калитку. Вслед летит фуражка, вслед бежит кошка Муська. Алексей, капитански сурово:
     - Ну вот. Одни свои остались, твердокаменные. Галина, польщённо:
     - Я никогда не штрейкбрехер!
     Алексей одобрительно:
     - Хлебни, Галка, с нами. За компанию.
     Галина, остроумно:
     - А за компанию и жид повесился.
Чёрт, с кафедры:
- И первоначально звучала эта пословица через слово «кампания»[149], т.е. полевой котёл, и означало, что персонаж покончил с собой от жадности, а отнюдь не из коллективизма…
     Собака Жук визгливо взлаивает на чёрта. Алексей, погрозив Галине пальцем:
     - А теперь – всем встать и выпить!
     Чёрт, коротко стрижен, в сером выглаженном костюме, плакатно накрывает стакан ладонью:
     - Не пью!
     Алексей, Оксана, Галина встают и немедленно выпивают. Оксана закашливается и садится. Галина шаловливо тянется губами к Алексею, который:
     - Кума, кума! Эт-того – нельзя: я же к жинке своей женихаться пришёл. Не-е, бра!
     Оксана нервно смеётся:
     - Да поцелуйся ты уже с кумою. Не в том беда…
     Алексей, деланно огошенно:
     - Вот те на! Не, Ксюха, беда, правда, не в том. А в том, что песню нашу мы не допели.
     Оксана:
     - Так, может, и чёрт с ней…
     Чёрт:
     - А при чём тут?! Чуть что – так и чёрт. Не, бра!
     Оксана:
     - Да и песня какая-то… не наша стала.
     Алексей, не слушая:
 
     Звезда – и  дева, и вдова –
     Нейдёт на зов, не знает имени…
 
     Оксана:
     - Лёша, не…
     Алексей, закатился разверстой гортанью:
 
     Вся, вместе с милыми могилами,
     Гори-пылай, земля-вода!
 
     И грозно подтверждает:
 
     Вся, вместе с милыми
ма-агил-лами,
     Гор-ри - пыл-лай,
земля-а-а -
ва-ада-а!
 
     Оксана, шёпотом:
     - … с могилами? и с колыбелями? и с нашим садом вишнёвым?
     Чёрт, заглянув в телескоп:
     - И когда наше солнце превратится в сверхновую звезду, его корона расширится далеко за пределы солнечной системы. Но могу успокоить аудиторию: учёные доказали, что это случится не в 2012 году, как предполагают учёные, а – с некоторой погрешностью – через 11-12 миллионов годопарсеков. В квадрате, разумеется.
     Алексей жертвенно подытоживает:
 
     Гори-пылай, земля-вода!
 
     Не видно: чёрта, Галины, кошки, собаки. Видно: Оксана, скрестив руки:
     - Кого ты любишь? Звезду свою чёртову?
     Алексей:
     - В небе – звезду, на земле – тебя!
     Чёрт, возникнув, трагически декламирует:
 
     И мне, как всем, всё тот же жребий
     Мерещится в грядущей мгле:
     Опять – любить Её на небе
     И изменить ей на земле.[150]
 
     Оксана:
     - Так одолжи у Галки помело и лети за своею звездой, пока дядя Толик её не сорвал!
     Дядя Толик мертвецки спит в крапиве за калиткой. Галина, скандально:
     - Какое тебе помело? Дулю тебе, а не помело, кацапура упорный!
     Чёрт протягивает на подносе свежевыпеченную румяную украинскую дулю из теста:
     - Хлеб да соль, совет да любовь, шиш да кукиш…
     В калитке появляются участковый милиционер дядько Петро и начальник ж/д станции дядько Микола.
     Чёрт:
     - Шухер – менты!
     Дядьки, дуэтом откашливаются и заводят:
 
     А хто тут живе? – Дівка молода!
          Гей-гей-слава!
     А хто дівка та? – Наша Оксанá!
          Гей-гей-слава!
     Йде з усіх сторон парубок Зенон!
          Гей-гей-слава!
     Пустив птицю з рук Зенон Симонюк!
          Гей-гей-слава!
     Через темний бір на Оксанин двір –
          Гей-гей-слава!
 
     Дядько Петро, официально-церемонно зачитывает:
     - В Нью-Джерси, США, после продолжительной и тяжёлой болезни скоропостижно скончалась на 80-таком-то году жизни миссис пани Дарина Симонюк, приходящаяся цёцей и единственной наследницей жителю города Вишняки, УССР, СССР, пану гражданину Симонюку Зенону Маркияновичу, такого-то года рождения. Имеем честь выразить глубокие соболезнования и сердечно поздравить жениха с невестой…
     Алексей садится на баян:
     - Мзы-ы!
     Собака Жук ставит лапы ему на колени и лижет в нос. Кошка Муська потирается о статную-ладную ногу Оксаны. Галина протягивает Оксане вышитый свадебный рушник. Чёрт атлетически протягивает Алексею на вытянутых громадный полосатый гарбуз[151]. Алексей не берёт. Чёрт опускает лапы, гарбуз повисает в воздухе. В ладонях у чёрта свежевыпеченная украинская дуля с маком: это в смысле цёциного наследства.
 
Оксана, мраморно выбирает судьбу.
 
Чёрт, с телеэкрана:
 
Потому что –
Что есть Россия?
Это Русь с Русской Идеей.
 
Потому что –
Что есть Украина?
Это Русь без Русской Идеи.
Зато с Украинским Фронтом.
 
А –
Что такое Галичина?
Украина без Украинского Фронта.
Зато с Евро-Атлантическим выбором.
 

Последнее слово
 
Владимир Высоцкий говаривал на концертах и в интервью, что Пушкин, сетуя на множество приписываемых ему похабных, безбожных и противоправительственных стихов, с улыбкой замечал: «От плохих стихов не отказываюсь, надеясь на добрую славу своего имени, а от хороших, признаться, и силы нет отказываться».
Нам, не столь пока знаменитым, чужих текстов не приписывают – Бог миловал, - зато, глазом не моргнув, шьют нам чужие цели и непонятные намерения.
     По мере написания “Украинского Фронта”, мы знакомили украинскую и российскую читающую публику с его фрагментами. Получили немало горячих и часто возмущённых отзывов: украинцы советовали нам немедля стребовать с имперской Москвы заработанные серебренники, а россияне видели в нас “исполнителей политического заказа правящей элиты Западной Украины”.
     Что ж, понятно: à la guerre comme à la guerre - на то и фронт.
     Авторы отдают себе отчёт, что существуют вещи, условно говоря, священные. И знают авторы, на что идут – вовсе не кощунствуя против священных коров, а лишь описывая богоподобный скот с точки зрения его рогатости-парнокопытности. Не принимаясь врачевать высокую болезнь Русской Идеи, украинского национализма, еврейской избранности или германского расово-культурного превосходства, отметим, что такая их природная составляющая как бред величия имеет обратной стороной бред преследования этого величия.
     На Западе некоего немца уже упекли за публичное отрицание Холокоста.
     Президент Украины настаивает на уголовном преследовании тех, кто не верует в Голодомор.
     Вот и Российской Госдуме следовало бы государственно подумать о введении уголовной ответственности за непризнание наличия:

• жидомасонского заговора
• панической ненависти Запада к России.

Но мы такого и не отрицаем по той причине, что es gibt Gegenstände, von denen gilt, daß es dergleichen Gegenstände nicht gibt[152]. Например, кентавры, НЛО, четырёхмерные пространства или, скажем, квадратный круг и Абсолютное в Себе. И, не будучи экспертами в областях уфологии, руморологии, кудэталогии и прочей эзотерики, заметим здраво, что отрицая некий предмет, следует иметь некое же понятие о нём, а значит, признавать в какой-то степени его существование.
Более того, таким предметом бывает любое историческое событие. Для буддиста, скажем, и бытие Будды – не историческае проблема, а праздная игра воображения. Оно и понятно: если бытие в целом иллюзорно, то чего же тогда спорить об истории. А известный русский мыслитель, чьё историческое бытие столь же иллюзорно-проблематично, высказался об этом так: “Бросая камешки в воду, смотри на круги, ими образуемые, иначе такое бросание будет пустою забавою”.
Итак, некий камень падает в воду – а может быть, это прыгнула лягушка – и побежали круги. Таков уж наш мир, такова и его история, что, не так, скажешь, читатель? Глубоко перепаханные этой простой истиной, мы не стали утруждать себя перелопачиванием и перекопычиванием тысяч тонн документального праха. И в этом тоже мы от души согласны с Пушкиным: самое интересное в истории – анекдоты. Право, как подумаешь: ведь анекдот!
     А открытие Украинского Фронта – истина. А истина – см. главу «Русская Идея» - есть искомое, ископаемое. Вот ископали мы эту истину – а она уже запоздала. Надо новую искать-искапывать. А истин-то много, а правда – едина.
А открытая-отрытая истина Украинского Фронта, как ты вместе с нами убедился, читатель, даёт ключ к целому ряду анекдотов истории. А «ряд» по-украински – «низка». Вот мы и нанизали, что имеется, на красную нить этого открытия, с которым – кто ж теперь поспорит! А если всё-таки тебе, читатель, не поглянется наше освещение того-другого факта или фактора, то вот тебе до смешного простой совет: попробуй в личной оценке стать на точку зрения идейного противника.
И тогда увидишь, заклятый бандера, что авторы отнюдь не продались москалям, а напротив – кровь из носу! – исполняют твой же прозападный политический заказ!
И ты, имперский шовинист, до слёз ясно ощутишь, что авторы вовсе не злобствуют по-хохлацки, а верой и правдой за тридцать серебренников служат братской тюрьме народов!
А взглянуть на дело пошире, как поэт:
 
     Эх, плюнь да разотри,
     Да посмотри пошире:
     Эх, раз, и два, и три,
     А потом – четыре! -
 
     и поймёшь простую, как дважды два четыре, правду Украинского Фронта.
     Итак. Во многоглавом человечестве-горыныче, всякая пасть шипит своё, каждый кулик своё Куликово поле хвалит, всякому овощу – нрав и права, а у каждой зверушки – свои побрякушки. А в иной голове – в свою очередь прячутся две. И мысли в ней – те справа, те слева, и язык огненно раздвоен. Кто слева – тот прав, зато кто справа – тот лев. И будет мучить бедную голову роковой выбор, пока вдруг не погаснет всё: 
 
     И пропал нежданно град,
провалился. И понять давал:
я – провал и сроду не бывал
чем-либо другим; и пытка-нитка
расплелась и больше не казнит
путаника, что башкою хворой
думу думал тыщу лет, которой
уж ему не маяться: гранит
бытия не выдержал избытка
и порожним черепом забыт.[153]
 
     Так и Украинский Фронт, у которого, как помнит внимательный читатель, есть свойство задрёмывать на век-другой, - уснёт однажды навек, как и мы с тобой:
 
Я знаю правду! Все прежние правды – прочь!
Не надо людям с людьми на земле бороться!
Смотрите: вечер, смотрите, уж скоро ночь.
О чём – поэты, любовники, полководцы?
Уж ветер стелется, уже земля в росе,
Уж скоро звёздная в небе застынет вьюга,
И под землёю скоро уснём мы все,
Кто на земле не давали уснуть друг другу.
 
     Так вот, посмотрим в этом свете, что гораздо пошире. И из дальнего, из вечного завтра, которое ведь уже близко, увидим бесстрастно-бестрепетно, чего стоит наше вчера и сегодня. Никуда не уйдут мёртвые в своей непреодолимой истинности факты. Но того и гляди, получат оценку – а мы ведь в нашей книге избегали оценок, это дело твоё, читатель. А конкретнее говоря, есть у нас не столь уж смутное ощущение, что задрёмывает фронт и теряет остроту спор, и сбрасывается ветхое платье – с ветхою кожей, и спадает ветхая кожа – с трухлою плотью, и оголяется скелет, а уж за ним – последняя голая правда.
 
 
3 ноября 2009, Киев
 
Видавничий Гурт КЛЮЧ:
Дмитрий Каратеев & Константин Могильник