Решения ценою в…

Иван давил на педаль газа, вцепившись в руль до белых костяшек на пальцах. Глаза уже не реагировали ни на остовы сгоревшей военной техники, ни на простреленные и обугленные легковушки, ни на воронки на обочинах. Зачем? Привычное зрелище. 
 
- Странно, - подумалось ему, - почему-то асфальт не тронуло снарядами. Даже тут произошло разделение на войну, - усмехнулся он про себя, - кто-то пострадал, кто-то нет. Избирательная война какая-то, словно выбирала, это можно трогать, это - нельзя, табу, - размышял он, наращивая скорость.

Даже города, которые он проехал, выглядели по-разному. Одни словно никогда не видели войны и стояли в совершенно другом мире. Другие, разрушенные до основания, лежали пепелищем, оставаясь городами лишь на карте Луганской области. Лутугино, Георгиевка, стертые с лица земли, были словно застывшие кадры фильма о войне. Как будто его по временной петле выбросило в 43-й или 45-й. Блиндажи, закопченные гарью стены, пустые зеницы окон, разрушенные дома, судьбы, города, выжженные поля, люди, испуганно шарахающиеся в сторону и прячущие глаза. Казалось, они, как разбитые дома, стоят на обочине дороги с почерневшими душами и смотрят на мир пустыми глазами, потерявшими надежду. Ему было стыдно проезжать мимо. Стыдно смотреть им в глаза, словно это он виноват в этой беде. Это, непонятно откуда взявшееся чувство вины и заставляло его гнать по дороге, вжимаясь в руль, в машину, в мысли. 
 
- А в чем я виноват, - спорил или оправдывался он перед дорогой, - в чем? В том, что они так решили?! В том, что из-за решения одних, другие лишились работы, дома, семьи. Интересно, - со злостью подумал он, - а вот эти, собирающие кирпичи от своих домов, живущие в руинах, он ждали Путина и Союз нерушимых, а? Голосовали на референдуме, или как они его называли? Перекрывали дороги украинским войскам? - Ему вдруг стало стыдно за свои мысли. - Зачем, ты так, - укорил он себя, - ведь ты не голосовал, не перекрывал, и что?! Война не пощадила и тебя.

Отлаженная жизнь 37-летнего сотрудника налоговой инспекции провинциального города, карьера, дом, жена, дети, начала меняться постепенно и незаметно. Беда вползала в его жизнь как смог горящих терриконов, окружающих его город, незаметно одурманивая, наполняя горечью, отравляя и разрушая мир. 

Дружные и доверительные отношения в коллективе испортились после аннексии Крыма. Для кого-то это был "отжим" территории, а для кого-то - зависть от "возврата Крыма в родную гавань". Коллектив переругивался, спорил, доказывал, обижался, появилось скрытое недоверие и холод в отношениях.

То же было в семье. Жена от истерики до истерики уговаривала срочно бежать из Украины в Крым, пока есть возможность, к подруге, которая пела дифирамбы "освободителям" и рассказывала о прелестях жизни без "фашистов и бандеровцев". Отец, радостно встречая его на пороге, радостно рассказывал о победах Путина и развале Украины.
 
- Вернемся в Советский Союз, Путин сможет все восстановить, он такой мужик, - чуть не плакал отец от переполнявших его эмоций,-  и будем жить, понимаешь, сынок, заживем.

- Папа, а сейчас, разве мы не живем, - спросил он, не выдержав, - я получил образование. Работа хорошая. Квартира есть. У тебя дом, газ, хозяйство, вот, ванная в доме, сад, винограда, сколько у тебя сортов, пятьдесят, больше? Пенсии ведь хватает. Что еще?

- Ты не понимаешь, - заводился отец, - они украли у нас Родину, СССР, такую державу развалили.

- Кто? Кто развалил? Ведь и ты ходил на референдум и голосовал за независимость Украины, помнишь? - горько спорил Иван с отцом, - получается и ты в числе разваливших.

- Да как ты смеешь на отца такое говорить, - вспыхивал тот, сразу хватаясь за сердце и валидол, - нам что велели, то мы и делали, партия ведь тогда решила. Партия! А сейчас свобода выбора. И партия не указ! Вот поэтому есть шанс вернуть былую мощь, показать америкосам, где раки зимуюют, - тряс кулаком отец.

- Папа, да пенсионер в Америке живет лучше нашего олигарха, - смеялся Иван, - там пенсионеры путешествуют, да зачем тебе что-то показывать другой стране, в которой ты, кстати, никогда не был.

Отец кричал о заводах, фабриках, пароходах великой сверхдержавы, достижениях Путина, тряс кулаками и все больше хватался за сердце. Иван решил не спорить со стариком. 

На работе он тоже молчал. Изредка пытался спорить, но понял, что просто потеряет работу. Уже намекнули, что, мол, все решено, там, наверху. В мае будем Россия! Те, кто скептически был настроен, думали о поисках новой работы, те, кто ждал, предвкушали новые покупки, льготы и блага от высокой зарплаты. Соцобеспечение, пенсия и льготы у фискалов в России действительно были выше. Но… это как-то висело в воздухе накаленным нервом. Он не мог объяснить, что это было за чувство, входящее в "но", то ли страх перемен, то ли чувство непонимания этих перемен, то ли верность присяге, то ли… Те, с кем он пытался говорить на тему "что дальше", тоже не могли выразить свои чувства, держащие их в шаге отчего-то непонятного. Было ощущение предательства, болезненное и тягостно- неопределенное чувство потери. Чего? Родины?! Странно, он не причислял себя к патриотам. Просто нормально мыслящий гражданин Украины, которого абсолютно все устраивало в его стране. 

Он не мог определиться в том, что рвало его душу. Он просто знал, все, что произошло с Крымом, происходит в городе, нагнетание украинофобии, языкомании, руссолюбия, Путиноверия, приведет к плохому. Понимал, что к плохому. Но то, что это приведет к войне, нет, даже не мог подумать.

Может быть, он и поверил бы в федерализацию, автономию, Новороссию и ЛНР, если бы не "Донбасс кормит Украину". Он как-то попробовал в разговоре с соседями рассказать о налогообложении, дотациях, функциях государства и построении бюджета, но встретил такой всплеск гнева и тупости, что просто махнул рукой. 

Как-то ему поручили поучаствовать в программе "Налоги глазами детей". Он объяснял малышам первоклашкам основы налогообложения в виде сказки. А потом они рисовали картинки, как важно платить налоги. Дети поняли! Дети рисовали красивые города, большие дома, магазины, которые будут строиться, если все будут платить налоги. А взрослые люди не только не понимали, они не желали слышать. 
 
"Мы кормим Киев, - кричали с трибуны чиновники, - киевская хунта забирает у города кусок хлеба". Его убивало это вранье. Ведь градоначальники, как никто другой, знали, сколько остается в городе и сколько приходит из госбюджета дотаций.

Он как-то задал вопрос другу, работающему в исполкоме "почему".

"За нас все решили, - сказал он, - лучше не мешать. Мы просто выполняем поставленные задачи. Просто надо показать, что инициатива отделения от Украины идет от людей, чтобы Россия видела, что это люди хотят. Надо Путину развязать руки в борьбе с Украиной. То, что Донбасс войдет в состав России, уже решено. Зачем нам с тобой лбы расшибать, за что? - спрашивал друг, - Ефрема, Ахметов, вся наша, да и киевская элита против пастора и Юльки. Поддержка отделения будет на всех уровнях, понятно. Что нам дала Украина? Вот тебе, лично, а? Ничего! А в России зарплата выше, вон, Крым, все довольны".

Иван пожимал плечами. Звонили они коллегам в Крым, те как-то уклончиво отвечали на вопросы "а лучше ли", а потом и вовсе, перестали отвечать на звонки. 

Его радовало, что коллектив, все же в большей своей части, не кричал о больших русских зарплатах и критично относился к аннексии Донбасса. Возможно, рост отрезвляющей критичности был спровоцирован ложью чиновников именно в вопросах налогообложения города. Для налоговика "Донбасс кормит Украину" - не аргумент, а анекдот. Раз лгали, значит что-то не так, быстро среагировали налоговики, и подали заявления о переводе на материк. Из его коллектива на службу ЛНР пошла лишь одна юная леди, сожитель которой был в отряде боевиков-мародеров, чего она не скрывала, хвастаясь на работе новыми отжатыми вещами, шубками из ограбленных бутиков Донецка и новой любимым "подаренной" машиной.

В мае, после скомкано проведенного референдума, кстати, не одобренного Путиным, риторика изменилась. Чиновники, попав в цейтнот принятых решений, уже не понимали ситуации, но держали марку "хунта нас убивает". Россия не признала референдум, но ввела войска, как-то украдкой, не афишируя, все больше развивая военный конфликт, но сторонясь от главарей новосозданной республики. Начались обстрелы. Набеги. Грабежи. Появилось "надо потерпеть, Путину мешает госдеп, с ним борются, он, бедный, за нас страдает". Потом появилось "да куда Путин денется, все равно будем в России". Потом, начался отток предпринимателей и бизнеса, который спешно покидал город, опасаясь за жизнь. Все больше экспроприировали машин, бросали людей в ямы, отбирая бизнес, к нотариусам везли ногами в цементt, голова в кульке, "добровольно" дарить имущество. В коллективе даже те, кто хотел в Россию, заговорили об обмане, бандитизме, возврате в 90-е и перевелись в Украину, аргументируя "как с Крымом тут не будет, тут будет просто война".
 
Потом расстреляли машину его друга, который возил продукты Нацгвардии, стоящей за городом. Потом он узнал, что отец отнес свою пенсию в штаб казачьей сотни, терроризировавшей город. Потом он просто сидел в пустой квартире, боясь сойти с ума от безысходности и одиночества, так как жена с подругой уехала в Россию, убегая от приехавшего в город "правого сектора". Потом под грохот канонады он срывал обои и клеил новые, пытаясь изменить хоть что-то в своей жизни. Он понимал, что его прежнего мира больше нет и не будет. Вокруг были ополоумевшие люди, пересказывающие друг другу страшные новости, круглосуточно транслируемые по всем каналам. Он ненавидел себя за безволие и бездействие, но и что делать он не знал. Уехать? Куда? А отец? У него участились приступы. Чем больше он смотрел новости, воспринимая их, переживая, пропуская сквозь сердце кровавые рассказы русских журналистов о зверствах, изнасилованиях и гибели людей, чем больше денег уходило на лекарства, и тем связаннее чувствовал себя Иван. 
 
Потом голод. Отчаянье. Он уговори отца поехать переоформить пенсию в Украину. Глупо звучит из Украины в Украину. Отец всю дорогу рассказывал о зверствах хунты, трясся, глотая валидол, а увидев блокпост, уныло прошептал "прощай, сынок, глупо погибнем, зря ты меня не послушал, сейчас наc расстреляют эти звери". "Звери" проверили документы, улыбнулись и пожелали счастливого пути.
В Сватово, куда они приехали, кипела жизнь, в магазинах были продукты, в пенсионном очереди из соседей, приехавших оформлять пенсию, улыбчивые сотрудники и полное отсутствие распятых мальчиков. Всю дорогу назад отец уныло причитал, что это все зря, хунта их кинет, это идет сбор данных на расстрел, вырезание органов. Иван, мочал стиснув зубы. Он уже принял решение, но боялся его.

Иван дождался, когда отец получит пенсию.

- Ну, что, - улыбнулся он, привезя отца с рынка с запасом продуктов и лекарств, - не кинули, не обманули, а, отец? Может не там обман? - с надеждой на понимание спроси он. Он так ждал ответа, ведь от него, этого ответа, зависело его решение.

- Украина обязана мне платить пенсии, а как иначе, пока не войдем в Россию, пусть платят. А что, думали мы их за яйца не возьмем, - воинствовал отец,- решили наши пенсии прикарманить, не вышло. Ничего, еще чуть-чуть, и будет парад победы в Киеве, потерпим, сынок!

Иван, молча, кивнул и ушел. Ушел, опустив глаза и голову. Утром он сел в машину и гнал, гнал, гнал… Он всю дорогу боялся, что зазвонит телефон, что он сам испугается принятого решения, боялся за малодушие, предательство, прятал глаза от себя в зеркале. Он сбежал. Он не мог больше жить так, заложником чужих иллюзий. 

Блокпост. Он ждал его. Это последний казачий блокпост перед въездом в Украину. Иван снизил скорость, глаза среагировали на препятствие, он резко кинул руль в сторону и обошел его. Машина остановилась чуть правее блокпоста. К нему бежали вооруженные люди.

Только сейчас, остановившись, он понял, что являлось препятствием, которое он объезжал. На дороге был расстелен украинский желто-голубой флаг. Все проезжающие должны были проехать по нему и остановиться. 

Проверка документов шла как раз на полотнище. Подъехавшая следом машина стала на флаг. Вышедший для предъявления документов, смачно плюнул и растер плевок ногой. Казаки улыбались:

- Цель поездки в Укропию, - донеслось до Ивана.

- Оформление пенсии. Едем, братки, е…ть хунту на бабки. Назад магарыч, - расцвел в улыбке молодой пенсионер, видимо шахтер.

- Это правильно, мужик, вот ты - правильный, реальный. А то скулят, "де пенсия, де пенсия", а надо молодой республике помогать, а не у неё канючить, да?! Пусть хунта платит, на хунту горбатились, вот пускай и, б…ть, платит. Счастливого пути!

К нему подошли двое:

- Слышь, ты че ох…л, куда прешь, - обратился к нему молодой, лет двадцати казак, в кубанке и с автоматом, - че свернул, нацик, что ли?

- Куда едем, цель визита, документы, - спросил второй, постарше и с явным русским говором, - почему свернули с дороги и совершили объезд?

- Увидел препятствие, выполнил маневр, - ответил Иван, - цель поездки... он помолчал, обдумывая решение, - выезд в Украину на постоянное место жительства.

- О как, - оживился молодой, - а тут тебе шо, климат не тот, не подходят условия? Реальный нацик! Он направил на Ивана автомат, - а пулю хошь, фашик? Готов за Укропию сдохнуть?!

Старший листал документы:

- Объясните, почему совершили маневр, - настаивал он.

- Увидел препятствие, - устало ответил Иван.

- Какое, - неунимался казак, - я вот не вижу препятствий.

- На асфальте государственный флаг Украины, - ответил Иван.

Казаки онемели.

- Опа-на, - среагировал младший, шелкнув предохранителем, - фашик! Пацаны, сюда, - заорал он в сторону блокпоста, - мы реального фашика взяли!

К машине побежали еще трое вооруженных людей. Ивана толкнули в сторону машины:

- Руки на капот, падла, - скомандовал кто-то из подбежавших. - Расстрелять, суку, прямо здесь, - слышал он за спиной.
 
Иван закрыл глаза и вздохнул с облегчением. Хорошо, что это все. И больше не будет мучить совесть, стыд за предательство, не нужно будет принимать решения, спорить с отцом, боясь его обидеть, он больше не будет сходить с ума, осознавая зависимость от чужой глупости и ненавидя себя за малодушие. Хотя и глупо. Лучше бы с оружием в руках и в бою. Но, пусть и так, зато он не смог даже в мелочи предать. Он не понимал что, не понимал даже почему, но он не смог предать даже маленький желто-голубой флаг, растоптав его колесами машины.
 
Значит, я все-таки патриот, - улыбнулся он сам себе, - укроп и нацик, вот и определился.
 
- Все вернулись на свои места, - услышал он приказ старшего, - повернитесь.

Иван повернулся. Четверо казаков, включая молодого, который остервенело ругался, отходили в сторону.

- Потрудитесь внятно объяснить причины маневра, - настойчиво спроси оставшийся, как он уже понял, страший по блокпосту.

- Я государственный служащий, принявший присягу на верность Украине, - сказал Иван, - я не предаю страну, Родину и не изменяю присяге. Достаточный аргумент изменения маршрута и совершенного маневра, - спросил он. - Государственный флаг не тряпка, чтобы я наступал на него ногами, а предательство в мелочах влечет за собой большее предательство. Сначала ты предаешь Родину, потом любимую, потом стреляешь другу в спину, потом…

- Достаточно, - оборвал его казак, - я вас услышал. Он протянул Ивану документы, - счастливого пути!

Иван, молча, взял документы и сел в машину. Под ненавистные взгляды четверки он объехал флаг и, проехав блокпост, поехал дальше. В зеркало заднего вида он увидел, как еще одна машина объехала флаг. Иван улыбнулся "свои". Вторую машину не остановили. 

Они медленно, одна за другой лавировали между мешков с песком, выезжая на дорогу. Казаки о чем-то спорили и ругались, вдруг младший, самый молодой, который вел себя агрессивно, вскинул автомат. 

- Та-та-та-та-та-та-та! - резанула автоматная очередь. Иван надавил на газ, вглядываясь на вторую машину. Она так же увеличила скорость. 

Не попали, - облегченно подумал он.

Когда через пару километров машина вторых бунтарей обгоняла его, он увидел на заднем сидении детей. Вряд ли их не видели стреляющие...

…Устроившись, Иван все же решил позвонить отцу. Он очень боялся этого разговора. Отец не поднял трубку. Ни на один из звонков. Дозвонившись соседке, Иван узнал, что у отца все в порядке, пенсию он получает, продукты есть, вот только он сказал соседям, что у него больше нет сына…